Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Услышав, как в дверях поворачивается ключ, я понял, что мне под дверьми больше делать нечего — всё равно ничего интересного не услышу. На душе полегчало, и я в светлом расположении духа отправился в нашу с Доменикой спальню, где она уже ждала меня на распевку. Общие занятия сегодня решено было не проводить, их перенесли на завтра. Но наши индивидуальные, сугубо интимные занятия никто не отменял.

Не доходя до спальни, я услышал какие-то восторженные вопли с улицы и бросился туда. Картина, которая предстала мне, достойна кисти прерафаэлитов: из незнакомой кареты, в меховой шубе и шапке вылезает… Стефано Альджебри, собственной персоной, а следом за ним, воспользовавшись его помощью, выходит Степанида, наша юная прима, и тоже в шубе. Я видел, как горят щёки у влюблённых, особенно у Стефано, и, наплевав на холод и снег, бросился встречать друзей.

— Как ты, дружище? Мы за тебя болели и переживали! — я бросился обнимать сопраниста-математика.

— Расскажу, всё расскажу, — воодушевлённо отвечал Стефано, крепко держа за руку свою возлюбленную. — Сегодня же, за чаепитием! Сейчас же пойдём к твоему отцу, я поделюсь радостной новостью!

— Чуть позже, Пётр Иванович немного занят, — как можно более мягко объяснил я, пока мы поднимались по лестнице во дворец. — Но он уже готов подписать вольную прекрасной Степаниде.

— Это не понадобится, — с ослепительной улыбкой ответил Стефано, когда мы втроём шли по коридору в сторону гостиной. — Граф Николай Львович сам подписал ей, так как я потребовал этого в качестве награды за выигранные три партии. Признаюсь, партии были трудными, их сиятельства прекрасные игроки! Ты не представляешь, как я переживал, как боялся потерпеть неудачу! Но удача улыбнулась мне: я поставил ему мат — слоном и конём — и выиграл самую сложную, третью партию. Ты даже не можешь представить выражения лиц друзей графа, а один даже воскликнул: «Невероятно! Римский певец обыграл русского аристократа!» Но я был несказанно рад, и я благодарю Бога за то, что наконец даровал мне моё счастье!

— Слушай, Стефано, — поинтересовался я. — Что ты пообещал графу в случае, если бы выиграл он?

— Ты будешь смеяться. Пряжку с туфли Папы Римского!

Комментарий к Глава 71. Дело о таинственной проказнице и триумф шахматиста Cretini senza cervello – безмозглые придурки

“Ах, свет мой горький!” – кант 18 века, автор неизвестен

====== Глава 72. Свадебный подарок и подготовка к премьере ======

Дни летели незаметно. За весь месяц ничего особенного не произошло, и это в какой-то степени радовало после многочисленных сюрпризов и потрясений за этот безумный почти что год в восемнадцатом веке. На смену скачкообразной событийной кривой пришла плавная линия размеренности. В последнее время мне казалось, что мои злоключения закончились, и я живу в сказке. Каждый мой день начинался и заканчивался в мягких объятиях любимой супруги, до которых я наконец дорвался и не хотел отпускать ни на миг. О, неужели я мог предположить ещё в Риме, что прекрасный «виртуоз» Доменико всего через какие-то десять месяцев станет моей супругой?

Несмотря на то, что я всё это время втайне мечтал об этом, но всё своё счастье осознал только сейчас. Только сейчас я понял, что получил больше, чем хотел, понял, насколько мне повезло с тем, что моя прекрасная Доменика оказалась женщиной. Она понимала «виртуозов» лучше, чем мы сами, и в то же время она не была одной из нас, она была другой, она могла поделиться с нами тем, чего не было у нас — своей заботой и теплотой, которой лишены наши выхолощенные души. Какие тут, на фиг, «виртуозы», после того, как эта прекрасная женщина собрала нас троих — меня, Марио и Стефано — в гостиной, чтобы заниматься с нами вокалом, а в качестве поощрения просто гладила по голове, так, что мы ощущали с её стороны почти материнскую любовь. Она испытывала особую нежность и сострадание к «виртуозам», не только ко мне — завалящему мужу, но и к другим представителям этого совершенно безнадёжного и бесполезного класса общества.

Каждый мой день продолжался в музыкальном зале, где я помогал Доменике с обучением юных дарований, затем, после обеда, я занимался с маленькими князьями математикой и механикой, а после, со старшим из них — фехтованием. К последнему я решил привлечь и Марио, который, по моим критериям, был слишком женственным, и я пытался хоть как-то помочь ему раскрыть свою мужскую сущность, которую всячески подавляли и выкорчёвывали в Консерватории. В итоге в какой-то момент я, ранее совершенный профан в этой области, вдруг обнаружил себя учителем фехтования. Иногда мы даже вчетвером — я с Сашкой и Стефано с Марио — проводили зрелищные поединки для наших благодарных зрительниц — Доменики, Степаниды, Ефросинии и Евдокии, которая очень гордилась успехами сына.

Впрочем, для наших прекрасных дам я тоже придумал состязание в интересной им сфере деятельности. Я предложил устроить конкурс на создание лучшего десерта, а в качестве жюри выступили я, Стефано с Марио и Данила с Гаврилой. Мою идею поддержали и участницы, и члены жюри, а я очень обрадовался тому, что скоро посмотрю вживую настоящее кулинарное шоу, такое, как любил смотреть в детстве, в середине девяностых. Прекрасная возможность поностальгировать и пустить слезу по безвозвратно ушедшему детству.

Результаты конкурса были готовы и любезно предоставлены на суд сборищу сладкоежек к шести часам, после чаепития, от которого мы предусмотрительно отказались. Мы впятером собрались в музыкальном классе, где и попробовали принесённые поварятами на фарфоровых блюдцах кусочки сладостей. В итоге единогласным решением большей части жюри, первое место получило пирожное из песочного теста с вишнёвым вареньем (видимо, вишня — какой-то своеобразный афродизиак для Фосфориных!). Как выяснилось потом, победила дружба: потому что этот шедевр начала создавать Доменика, но не справилась с реализацией, и Евдокии с Ефросиньей пришлось ей помогать. Совместными усилиями они добились шикарного результата. Да здравствует командная работа!

После чаепития мы с Доменикой закрывались в нашей комнате, где занимались… нет, не «супружескими обязанностями», но вокалом и игрой на инструментах. Да, к слову, под руководством своей возлюбленной я начал осваивать скрипку, и этот инструмент мне давался с большей лёгкостью, чем фортепиано в музыкальной школе. Может быть, потому, что скрипка — инструмент для математиков? Или потому, что Доменика — самый лучший педагог из всех, у кого я когда-либо учился? Как бы то ни было, теперь мы вдвоём с Александром Данилычем Фосфориным выносили мозг старшим: нас почему-то особенно веселило, когда его отец и мой дальний предок при нашей игре изображал такую гримасу, словно килограмм лимонов съел. Я сразу чувствовал себя по меньшей мере Шерлоком Холмсом, который тоже был не прочь поскрипеть посреди ночи.