Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Однако даже столь разношёрстные и немногочисленные команды и плохая погода не помешали нам на протяжении целой недели наслаждаться прекрасной игрой. «Полунормальная» команда с импульсивным капитаном Стефано отличалась быстротой и хорошей скоростью реакции, моя же, «ненормальная» — точностью, аккуратностью и «удароустойчивостью», если кто понимает, о чём я. В первый же день игры нам удалось забить друг другу до двадцати голов за два тайма, но исход матча решил резкий и непредсказуемый удар Стефано откуда-то из-за угла. В итоге, «полунормальные» победили со счётом двадцать один к двадцати в свою пользу.

Так незаметно прошла неделя. Но вскоре наша футбольная сказка закончилась. В какой-то момент появившийся ни с того ни с сего приезжий аристократ прогнал нас с импровизированного футбольного поля, утверждая, что это его частная территория. Мы, конечно, сначала опечалились, но вскоре маэстро Альджебри любезно предложил нам играть на заднем дворе своего дома. Места там оказалось совсем мало, поэтому о футболе пришлось забыть.

К счастью, я вспомнил о таком замечательном виде спорта, как баскетбол, и, заручившись поддержкой близнецов Альджебри, приспособил на росшем посередине двора платане баскетбольное кольцо из круглой рамы старого кресла. И не прогадал: новая игра пришлась по вкусу Стефано и Карло, которые словно созданы были для баскетбола. Вскоре к нам присоединилась и Чечилия, согласившаяся играть в одной команде с Эдуардо. Доменика редко составляла нам компанию, предпочитая в гостиной обсуждать грядущую постановку с маэстро Альджебри. Как-то раз во время игры мы слышали вопли из окна: видимо, уважаемые композиторы не сошлись во взглядах. Вскоре я, однако, был вынужден покинуть команду, вследствие полиномиально возросшей нагрузки на работе.

Всё это время я замещал Карло в театре, участвуя в проектировании механизмов к новому спектаклю. Премьера оперы «Пандиониды» Альджебри планировалась в апреле, через две-три недели после Пасхи, и на её постановку ушло много сил.

Как-то раз вечером, когда рабочий день уже закончился, в каморку к «разработчикам», в которой к этому времени оставался лишь я, явился сам композитор Альджебри. Судя по всему, маэстро был страшно зол.

— Что-то случилось, маэстро?

— Да, случилось, — проворчал он. — Какого хрена* вы, Алессандро, делаете здесь, в каморке механика?!

Примус починяю, про себя проворчал я. До чего достали все эти деятели! Но вслух я, конечно же, этого не сказал. Во-первых, не поймут. Во-вторых, мне не нужны лишние разговоры.

— Работаю, — развёл руками я. — Меня ведь выкинули из Капеллы, а зарабатывать надо.

— Я не это имел в виду. Почему вы здесь, а не в репетиционной? Клянусь, если спектакль провалится, виноваты будете вы!

Как всегда, во всём виноват «тыжпрограммист», подумал я.

— В чём? Машины спроектированы и протестированы. Я не понимаю, что он меня ещё нужно.

— Вы ещё два дня назад были назначены на роль принцессы Филомелы! И что я вижу, придя в театр? Артисты репетируют спектакль без вас, в то время как у вас ведущая партия сопрано!

Час от часу не легче. Я уже и думать забыл про этот спектакль, а близнецы не напомнили. Почему-то опять решение по поводу моей карьеры принимали без меня.

— Я сам уже во всём запутался. Простите, я не многозадачник, я не могу выполнять несколько ролей одновременно — и механика, и артиста.

— Поэтому немедленно бросайте свои декорации, уже всё давно готово, и ступайте в репетиционный зал!

Ничего не поделаешь, пришлось наспех делегировать свои задачи одному из коллег и топать в репетиционную. Я даже ещё не осознавал, насколько тяжёлую работу мне уготовали!

— Могу я поинтересоваться, с чем связано столь внезапное назначение меня на роль в спектакле?

— Карло должен был сообщить вам об этом ещё на прошлой неделе, но забыл, каналья!

— Но ведь я простой инженер! — возразил я. — Разве артистов в Риме не осталось, что на главные роли берут неизвестно кого?!

— Не всё так просто, Алессандро. Денег на постановку «сомнительного шедевра», как сказал некто из Ватикана, выделили немного, и большая часть ушла на костюмы и декорации. А это значит, что певцам платить почти что нечего! Никто из восходящих неаполитанских звёзд не согласится ехать в Рим за такие деньги. Мне с большим трудом удалось уговорить оперных монстров Диаманте и Консолоне исполнить ведущие мужские роли в этой опере, они согласились только из любви к искусству. Синьор Долорозо — давний друг маэстро Кассини, остальных артистов набрали, представьте себе, из театрального хора!

— Но почему вы сразу не взяли певца на роль Филомелы из того же хора? — поинтересовался я. — Они, хотя бы, ребята проверенные и надёжные.

— Была у меня первоначально такая идея, назначить на главную женскую роль какого-нибудь пятнадцатилетнего мальчишку, так ведь нет! Кассини уже третью неделю проедает мне плешь с тем, что эта партия написана для вас! Не будь он вторым композитором в этой опере, я бы и слушать не стал, всё-таки вы грубоваты для такой роли, но… Доменико умолял чуть ли не на коленях. Я не могу обидеть сына своего покойного друга.

Вот так, значит, добилась своего. Правду говорят, если женщине взбредёт что-то в голову, то велика вероятность, что рано или поздно это будет исполнено. Честно, я-то думал, что все эти разговоры про моё участие в спектакле, да и к тому же в роли принцессы, не более, чем шутка, ведь даже когда мы обсуждали за столом эту идею с самим композитором Альджебри, он лишь посмеялся и, видимо, забыл. А теперь Доменика хорошенько проехалась ему по мозгам. Что ж, браво, маэстро.

Надо сказать, все три арии Филомелы я выучил довольно быстро. Но вот во втором действии меня ждала трудная задача. По видоизменённому сюжету, во второй части пьесы король Терео при помощи фракийских магов заколдовывает Филомелу, лишив её возможности говорить, и она должна жестами донести своей сестре Прокне о произошедшем. В общем, в этой части я должен был показывать пантомиму. Это оказалось сложнее некуда. Несмотря на мягкость костного каркаса, я никогда не отличался изяществом и плохо владел языком тела. Мои движения казались неуклюжими, из-за чего я несколько раз получил палкой по рукам от хореографа.

— Что за резкие движения! Что за грубые манеры! О, небо, Филомела, где тебя воспитывали?!

— В Спарте, — с усмешкой ответил я, чем вызвал всеобщий смех.

Нашли кого назначать на пантомиму, ворчал я. Никакой совести. О, неужели я так до конца жизни и останусь здесь, в восемнадцатом веке, где буду то и дело получать по рукам палкой?!

Коллектив тоже попался «шикарный» и делился на три группы: «новобранцы», «середнячки» и «старики». Я относился к первой группе и являлся в ней самым старым, отчего было немного неловко: возраст остальных «новобранцев» колебался от четырнадцати до семнадцати. Всего на данной постановке представителей «низшей» категории, включая меня, было четверо. Остальные трое дебютировали в каких-то совершенно левых партиях второстепенных героинь.