Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

Мысль – это электричество и химия, подобно тому как свет корпускулярный и волновой.

В игру вступает нейромедиатор глутамат. Под его воздействием соседний нейрон тоже приобретает проводимость в 30 милливольт.

Глутамат действует как возбудитель, но его действие уравновешено другим нейромедиатором, ГАМК (гамма-аминомасляная кислота), действующим как ингибитор. От тончайшего равновесия между электричеством и возбуждающими и ингибирующими химическими соединениями рождаются мысли. Из сотни миллиардов нейронов в мозгу Исидора Каценберга тридцать пять миллиардов задействованы в решении загадки. Он разом перестает думать о чем-либо еще. Мозг потребляет столько энергии, что белеют и слегка немеют кончики пальцев на руках и на ногах.

Внезапно его осеняет.

– Одиссей отвечает: «Я буду изжарен», – произносит Исидор.

Потом он объясняет:

– Циклоп в замешательстве, ведь если Одиссей сказал правду, то его надо сварить, значит, на сковороду он не попадет. Получается, он соврал. Но ложь влечет жарку. Не сумев выйти из этой дилеммы, Циклоп не находит возможности привести в действие приговор. Одиссей спасен.

Прочувственная церемония под музыку из оперы Верди.

Жан-Луи Мартен пожелал непосредственно присутствовать при операции. Вместе с кроватью, всеми приборами и проводами его перемещают в операционную. У его изголовья снова установлен громоздкий, накрытый белой тканью комод.

«Довольно с меня видеокамер, желаю все видеть собственным глазом».

Исидор, небрежно прикрытый синим халатом, прикреплен к операционному столу. Доктор Черниенко начинает брить ему и без того обстриженную голову. При помощи фломастера она наносит точки, в которых будет вводить в мозг журналиста зонд.

Ты обозвал меня Циклопом, думает Жан-Луи Мартен. Сейчас ты познакомишься с силой Улисса. Он всадит тебе в лоб рогатину.

Он вспоминает день, когда этой же операции подвергся Сэмми.

Разница в том, что этот Исидор Каценберг не проявляет никакого энтузиазма. Все пациенты больницы мечтают об операции, я все приготовил для запуска второй «ракеты», и только он один не желает этого вознаграждения. Такова жизнь. Достаточно чего-то не захотеть, чтобы вам поднесли это на блюдечке…

Здесь же Лукреция, привязанная к стулу, с заклеенным лейкопластырем ртом, чтобы не болтала.

Они любовники, гадает Жан-Луи Мартен. Что ж, после операции никакая женщина не сможет доставить ему удовольствие, сравнимое с «Последним секретом». По моему сигналу у него в голове взорвется бомба .

Жан-Луи Мартен не лежит, а сидит, подпертый приподнятой половинкой койки. Так ему лучше видно происходящее.

Лукреция извивается в своих путах.

А что, хороша. И как подвижна. Возможно, операция на ней получилась бы вдохновеннее. Согласно древнегреческим мифам, бог, отправленный Зевсом с заданием узнать, кем лучше быть, женщиной или мужчиной, провел по дню в мужской и в женской шкуре. Возвратившись, он доложил, что предпочел бы быть женщиной, ибо она получает в девять раз больше удовольствия, чем мужчина.

Жан-Луи Мартен решает, что следующей подопытной свинкой будет дама.

Почему не Лукреция, собственно? Увидев, до чего счастлив будет ее спутник после операции, она, вероятно, тоже пожелает вкусить этого абсолюта.

Наташа подает матери хирургические инструменты. Она надевает Исидору на голову конструкцию из обручей, образующую утыканную винтами стальную корону.

После этого доктор Черниенко обрабатывает подлежащий вскрытию участок кожи анестезирующим средством. Включение электробура. Приближение сверла. Исидор закрывает глаза.

Ни о чем не думать, думает он.

Внезапно раздается пронзительный сигнал тревоги. Несанкционированное проникновение в клинику.

Мигают красные тревожные лампочки. Доктор Черниенко застывает в нерешительности.

На экране приказ Жан-Луи Мартена: «Продолжайте!» Жужжащее сверло снова поднесено к черепу Исидора Каценберга. Оно уже прикасается к коже, когда дверь распахивается, и в операционную вбегает Умберто с револьвером в руке. Все у него под прицелом.

– Как вовремя! – восклицает моряк с «Харона».

Он поспешно отстегивает Исидора от стола. Тот освобождает от пут свою спутницу. Лукреция пытается что-то произнести, но мешает пластырь. Он с сухим треском отрывает пластырь.

– Вы что-то хотели мне сказать? – осведомляется Исидор.

– Простая просьба: никогда не отлепляйте пластырь рывком, это очень больно, – раздраженно отвечает она.

Капитан «Харона» жестом велит Наташе и ее матери отойти к стене.

«Умберто, как я рад снова вас видеть», – бежит по экрану Жан-Луи Мартена строчка.

– Вы знаете мое имя? Мы никогда не встречались! – удивляется моряк, держа наготове оружие.

«Встречались. Припомните зимний вечер. Вы за рулем автомобиля. Наверное, подвыпили. Или уснули за рулем».

Умберто хмурит густые брови.

«Вы потеряли управление и сбили пешехода».

Моряк замирает в сильном волнении.

«Пешеходом был я. Я в таком состоянии из-за вас. Если бы не вы, я бы сейчас жил-поживал в окружении родных и друзей».

Капитан Умберто смотрит на простертую фигуру. Судя по виду моряка, его терзают угрызения совести и горечь вины. Лукреция решает добавить к списку стимулов власть раскаяния.

– Я… я… – лепечет Умберто, чуть не роняя револьвер. – Нет, это невозможно. Сбитый не двигался. Удар был такой, что он должен был погибнуть.

Красный глаз глядит неподвижно, но на экране стремительно появляются слова:

«Периферическая нервная система отказала, но мозг функционирует. Это называется LIS, или «синдром запертого человека». Вы врач, должны помнить. Милое название, как у цветка. Это еще можно назвать «синдромом замурованного заживо».

Умберто пятится.

– Откуда вы знаете, что это был я?

«Когда не можешь шелохнуться, ужасно скучаешь. От скуки ищешь себе занятие. Я увлекся множеством вещей. Среди прочего, постарался выяснить, кому всем этим обязан. И выяснил. Я ваш должник, дорогой Умберто. Сперва я мечтал вас укокошить, но перерос эту цель. Жажда мести заливала мозг, как едкая кислота. Потом я узнал, что вы глушите себя алкоголем, и сказал себе, что жизнь отомстила за меня лучше, чем сумел бы я сам. Я, по крайней мере, сохранил самоуважение, а вы… вы дали задний ход и допились до бесчувствия. Я был счастлив видеть вас в таком состоянии. Я так вас ненавидел. И мне захотелось преодолеть свою злобу. Я попросил Финчера сделать вас морским таксистом. Так вы, палач, были спасены вашей жертвой. Помните об этом».

У Умберто разбегаются мысли, он не знает, что чувствовать: вину, признательность, сожаление. Присутствующие не смеют вмешиваться. Умберто берет себя в руки и с решительным видом поворачивается к Лукреции и Исидору.