Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

На лицо Гомера в правой части картины накладывалось лицо Сэмми со страшным оскалом экстаза в последнюю секунду жизни. В лицо ударила молния, и оно застыло, как фотография в новостях.

«Все, кроме Улисса, потонули». Мартен увидел самого себя, плывущего в море на картине Сальвадора Дали.

«Влез он на киль и, оседлав его, уплыл от бури. Долго он плыл, пока не достиг острова Калипсо, который не мог покинуть долгие годы».

Остров Калипсо!

Боже!

Жан-Луи Мартен очнулся. Его единственный глаз открылся. Образы Дали его опьянили. Последние обрывки сна разлетелись, как скворцы при появлении кошки. Но он все же вспомнил.

Гомер, Улисс-Одиссей, Сэмми.

Он включил компьютер и стал искать сайты, где излагался бы реальный маршрут древнегреческого мореплавателя.

Два чудища, опрокинувшие корабль, Харибда и Сцилла, могли быть… Корсикой и Сардинией. Одиссей мог проследовать через разделяющий их пролив. Гомер сравнивает их с чудовищами, потому что пролив усеян страшными рифами, в нем свирепствуют опасные течения.

«Улисс упал в воду и схватился за жалкие останки корабля, так он спасся и через девять дней оказался на острове Огигия, где жила прекрасная нимфа Калипсо, дочь Атласа».

Господи! Это же прямо здесь!

Сочленение мифа и реальности потрясло Мартена.

Раз так, то вовсе не случайно меня завораживает персонаж «Одиссеи». Он пристал к этому острову.

Остров Святой Маргариты мог быть тем самым островом Огигия, обиталищем нимфы Калипсо!

Остров Святой Маргариты благоухает лавандой. Старая пещера под скалой не привлекает внимания четверых людей, бредущих мимо с озабоченным видом. Им нет дела и до древнего куска древесины, настоящей окаменелости – остатка древнего корабля, разбившегося здесь более двух с половиной тысяч лет тому назад.

Наташа и ее мать ведут журналистов к корпусу гебефреников.

Там они видят только больных в почти вегетативном состоянии.

Топ-модель останавливает Лукрецию и Исидора перед больным со слюнявым ртом, с красным глазом, в шапочке, из-под которой торчат провода. Часть из них исчезают в глубине накрытого белой тканью шкафа. Перед пациентом монитор компьютера и уйма всевозможной электроники. Внезапно монитор загорается, и в его центре появляется надпись:

«Это я: Никто».

Журналисты силятся понять. Возможно ли, чтобы вина лежала на «этом»? На неподвижном инвалиде, даже не спрятанном в отдельной палате?

До Исидора немедленно доходит, что перед ними не только совершеннейший камуфляж, но и прочнейшее алиби. Кому придет в голову подозревать неподвижное существо?

И это убийца? Его не посадишь в тюрьму, он и так узник наихудшей темницы – собственного тела. Ему не грозит никакая кара, ибо он и так понес ужаснейшее из наказаний.

Этот человек в пижаме, весь утыканный датчиками, может совершать страшнейшие преступления, и никто не причинит ему за это больших страданий, чем он и так испытывает.

Исидор Каценберг понимает, почему доктор Финчер выбрал именно этого больного, доверив ему стимулирование своего мозга.

Он же чистый дух.

Компьютер быстро выдает текст:

«Браво. Красивая шахматная партия. Как игрок я не могу не оценить хитроумие, с которым вы проникли в цитадель и поставили шах моим ферзям. Финчер действовал так же против Каминского. Хитроумие Улисса».

Лукреция поражена, что этот неподвижный человек способен выдавать слова и фразы.

Шлем. Это он преобразует мысли в электрические сигналы.

По экрану побежало продолжение:

«Шах, но не мат. Близится момент неожиданной развязки. Сыщики, воображавшие, что поставили противника на колени, сами зажаты в угол. Ибо королю не поставить мат. Он всего лишь мыслящий мозг, никто не вправе его беспокоить».

– Это вы убили Финчера? – спрашивает Исидор.

«Вопросы задаете не вы, месье, а я. Что вы знаете о происшедшем здесь?»

– Они все знают, – вмешивается Наташа. – Надо от них избавиться.

«Физическое насилие – последний аргумент слабости», – мыслепишет Жан-Луи Мартен.

– Как же с ними поступить?

Теперь глаз смотрит не на экран, а на журналистов. Исидор с вызовом отвечает на этот взор:

– «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя» [8] Мф. 5:27–30. .

«Вы ошиблись книгой, – мыслепишет Жан-Луи Мартен. – Никто вдохновляется мифом об Улиссе, а не Библией».

– Вы возомнили себя Одиссеем? – насмешливо спрашивает Исидор.

Лукреции непонятно провокационное поведение друга. Глаз моргает.

«Я – Улисс-исследователь. Но изучаю я не берега Средиземного моря, а тайны мозга, ищу источник человеческого духа».

– Нет, – возражает Исидор, – вы не Улисс.

– Что вы себе позволяете? – удивляется доктор Черниенко.

«Пусть говорит!» – мыслепишет Жан-Луи Мартен.

Исидор переводит дух и бросает:

– У вас один глаз. Значит, вы не Одиссей, а скорее Циклоп, – спокойно заявляет он.

Молчание. Даже Лукреция ошарашена дерзостью коллеги.

Что за игру он затеял? Сейчас лучше схитрить!

«Я Улисс».

– Нет, вы Циклоп!

«Улисс. Я герой».

– Циклоп. Злодей.

«Улисс, положительный герой».

Затаив дыхание, Наташа и ее мать не смеют вмешиваться в это препирательство.

Как он смеет! Какая наглость! Я не злодей! Я герой! Я Улисс. А они – ничтожества.

Ну, вот, я слышу твой шепот, Афина. Это провокация, мне не следует соваться в эту западню. Это как в шахматах: агрессивный игрок получает преимущество, противник обороняется и становится предсказуемым.

Этот журналист очень силен, наверное, он тоже умеет играть в шахматы. Он и с психологией знаком. Он преодолел жалость ко мне, бедному инвалиду. Он преодолел ненависть к противнику и запросто мной манипулирует. Способный человек. Несколькими хорошо отобранными словами он вытащил наружу прятавшегося во мне ребенка. Я говорю с ним как с мальчишками, дразнившими меня в детском саду.

Не поддаваться смятению, вызванному агрессией. Не захлебываться в эмоциях. Оставаться хозяином своего мозга. Не проклинать его. Этот человек меня оскорбил, но я сохраняю нейтральность, я силен и собран.

Вижу его стремление нанести мне обиду, навредить мне, но это – стрела, которую я ловлю на лету, не позволяя в меня вонзиться.

Ты хотел сделать мне плохо, а я отвечаю тебе добром. В этом моя превосходящая сила. Спасибо, Афина, за эту науку. Ибо я знаю, что грядущие царства будут царствами духа.

Но он получит награду с легкостью только в случае, если окажется ее достоин.

На экране появляется полоса. Достигнув края, она стекает вниз беспорядочными струями. Он быстро мыслит и быстро пишет: