Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

Русский чуть не плакал. Его менеджер изображал поддержку, как принято в спорте, но в конце концов, не выдержав, обрушил на подопечного невоспроизводимую русскую брань.

У волков побежденный сует голову победителю под живот, приглашая на нее помочиться. Здесь нечто подобное предпринял вместо самого побежденного его тренер.

Нейропсихиатр с радостью утешил бы неудачника.

Сожалею, но сразиться с машиной должен лучший из нас.

Сэмюэл Финчер поднялся на сцену и оперся о трибуну.

– Я посвящаю этот мачт Улиссу, – обратился он к присутствующим, – человеку, чьей хитростью я вдохновлялся в своей игре. Еще мне хочется сказать, что… ( Нет, ничего, еще не время. Потом .) Нет, ничего. Благодарю.

Блеск фотовспышек.

Теперь его ждало единоборство с Deep Blue IV, лучшим шахматистом на Земле среди людей и машин.

Чудовищный удар. Каннибал и душитель, использовав как таран железную скамейку, вышибают дверь. Вместе с ними входит старуха. По ее приказу оба громилы ретируются.

Лукреция узнает ее. Эта больная Паркинсоном, спрашивавшая время при их первом визите в клинику.

– Доктор Черниенко, полагаю, – произносит Исидор.

– Мы меня знаете? – удивляется нейрохирург и прячет в карманы трясущиеся руки.

– У вас громкая репутация. Теперь вы предпочитаете петербургскому Центру мозга воздух Лазурного Берега? Или вам больше нравится держать людей в рабстве при помощи нового наркотика «Последний секрет», чем лечить от старого, героина?

Руки в карманах трясутся еще сильнее.

– Откуда вы об этом знаете?

– А ведь доктор Джеймс Олдс предостерегал: эффект слишком силен. Никто не преодолеет жажду «Последнего секрета», как только тот получит распространение. Разумеется, попав в плохие руки, он может быстро привести к гигантской катастрофе.

Нейрохирург выглядит уязвленной, тем не менее парирует:

– Поэтому я крайне осмотрительна. И потом, здесь, на острове, мы под бдительной охраной людей с сильной мотивацией.

– Вы о параноиках?

– О них, болезных. Мы умеем оберегать «Последний секрет». Уверена, что ни один из тысячи двухсот больных его не выдаст.

– Тем не менее мы здесь, а раз так, то тут могут оказаться и другие, – возражает Лукреция Немрод.

Старуха сжимает челюсти:

– Умберто! Клянусь, теперь дни этого простофили сочтены.

– От предателя никто не застрахован. Вы предали Олдса, Умберто – вас. Обязательно настанет момент, когда «Последний секрет» вырвется из тайника. Все секреты рано или поздно просачиваются…

Исидор украдкой смещается влево, обходя старуху.

– Никому, кроме меня, неизвестно, где именно залегает «Последний секрет». Если не знать это местечко, то передатчик бесполезен. А знать надо с точностью до доли миллиметра.

Журналист подкрадывается к старухе с тыла. Она достает из кармана пистолет.

– Еще шаг – и я подвергну вас немедленной трепанации без анестезии. Это не скальпель, и я вряд ли отвечаю за аккуратность бурения.

– Вы дрожите, – напоминает Исидор, продолжающий подкрадываться, невзирая на угрозы.

Женщина изображает всем своим видом непреклонную решимость:

– Науку ничто не остановит. Или вы из тех обскурантистов, кто предпочитает безмятежное невежество познанию и риску?

– Бессовестная наука – гибель для души, как говаривал Рабле.

– Совесть без науки далеко не уйдет, – следует меткий ответ.

– Да вы посмотрите, как вы дрожите!

Левой рукой Черниенко силится унять дрожь в правой, сжимающей пистолет.

– Не подходите.

– Вы трясетесь все сильнее, – гнет свое Исидор тоном гипнотизера.

Женщина косится на свою руку, неспособную держать оружие прямо. Исидор уже подобрался к даме вплотную и готов ее скрутить.

– Бросьте, доктор. Эти игры не для вашего возраста. При такой сильной дрожи вам не нажать на курок.

Но девушка, до этого находившаяся в тени, завладевает пистолетом и твердо берет обоих журналистов на мушку.

– Моя рука в отличие от ее не дрогнет. Положись на меня, мама.

После победы над Каминским изнуренный Финчер встретился с невестой, Наташей Андерсен. Они вернулись в отель и занялись любовью.

Но Наташа никак не могла достигнуть оргазма.

– Ты должен смотреть правде в лицо: я бесчувственна и такой останусь.

– Это слово меня пугает. И потом, аноргазмия – это еще не полная бесчувственность.

В ее смехе звучало отчаяние.

Подперев себя подушками, топ-модель зажгла сигарету и жадно затянулась.

– Вот ведь ирония судьбы! То, чего мать лишила меня, она сверх меры развила в тебе.

– Уверен, ты можешь испытать оргазм, – заверил ее Финчер.

– Тебе лучше знать, что оборвавшееся в мозгу уже никогда не отрастет.

– Да, но мозг умеет восстанавливать свои функции. Например, если пострадала речевая зона, то эстафету перехватывает другая, играющая иную роль. Мозг бесконечно пластичен. Я видел девочку-гидроцефалку с мозгом с горошину, тем не менее говорившую, рассуждавшую и запоминавшую даже лучше среднего ребенка.

Наташа долго не выпускала дым ради невеликого удовольствия – отравления великолепного тела, которым ее наделила природа. Она знала, что ее возлюбленный пытается бросить курить и что ее курение его раздражает, но не испытывала желания сделать ему приятное.

– У тебя симпатичные теории, но они не выдерживают испытания реальностью.

– Это все психология. Ты считаешь, что не можешь, отсюда блокировка. Надо бы познакомить тебя с Паскалем, моим братом. Он гипнотизер. Ему удается отучать людей от курения и усыплять страдающих бессонницей. Он наверняка сумеет тебе помочь.

– Я буду кончать под гипнозом?

Наташа расхохоталась.

– Возможно, он снимет твой зажим.

Она окинула любовника презрительным взглядом:

– Хватит врать. Если передатчик у тебя в мозгу воздействует на одну-единственную точку, то это значит, что для каждого конкретного действия существуют особые участки. Мать вырезала мне кусок мозга и освободила от героиновой зависимости (счастье, что мозг недостаточно пластичен, чтобы восполнить эту потерю). Но расплата за освобождение – моя аноргазмия. Мне никогда в жизни не кончить. Любые твои речи, наилучшее вино, чудесная музыка – ничто меня не берет. Я наказана. Журналы провозгласили меня мировым секс-символом номер один, все мужчины мечтают со мной переспать, а мне не дано ощутить то, что испытывает последняя дурнушка с чумазым дальнобойщиком!

Она схватила свой бокал с шампанским и швырнула в стену.

– Мне все опротивело. Я больше ничего не чувствую. Я – живой мертвец. Что толку жить без радостей? Единственное еще доступное мне чувство – злость.

– Успокойся, тебе бы…

Сэмюэл Финчер не договорил, как будто его окликнули издали.