Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Они стояли под куполом. Сквозь его треснутые линзы колыхалась листва, придавая видам подобие жизни. Аниматронные игрушки как будто подергивались. В пуговичных глазках разбросанных плюшевых мишек все еще поблескивал остаток интеллекта. Однако все это вкупе с шелестом листвы лишь усугубляло ощущение древности и разрухи.

– И они навещали ее здесь… И молились… Плакали… И хоть их дочка умерла, они поклялись, что память о ней не умрет никогда. Но, конечно же…

– Как звали эту девочку? Ты…

– Заткнись и слушай, Бесс! Ее звали Далла, а меня зовут Элли, если ты не обратила внимания. Так что я вовсе не Далла. Хотя она была моей подругой. Можно даже сказать, лучшей подругой. Вообще-то единственной. Понимаешь, Далла из тех единственных детей в семье, которых матери ожидают чересчур долго и которые в итоге оказываются непомерно опекаемыми и одинокими. Конечно, у нее были все эти игрушки… – Элли звякнула велосипедным звонком. – И она могла получить все, чего бы ни пожелала, достаточно лишь попросить. Но то, чего она действительно хотела, ее матери при всей их доброте и богатстве дать ей не могли, – а она хотела подругу. И вот… – Элли провела пальчиком по треснувшему застекленному контейнеру, на вид наполненному лишь листвой да пылью, – она сделала то, что делали большинство девочек с тех самых пор, как Еве впервые наскучил Адам. Она ее выдумала. И ее звали Элли. И это я. Вот кто я такая.

Бесс таращилась на стойку из голографического стекла, в которой плавали лица трех женщин. Они выглядели добрыми, но невыразимо печальными.

– Я задумывалась лишь как еще одна часть памятника, – продолжала Элли. – Они извлекли меня из каждого вздоха и воспоминания своей любимой дочки. Милая маленькая выдуманная Элли, для которой за столом всегда должно было отводиться место и которая совершала все шалости и выходки, в каких сама Далла никогда не признавалась. Элли, которая украла все пончики, хотя стошнило Даллу. Элли, которая мелками нарисовала лицо клоуна на стене гарема. Они потом годами приходили ко мне, чтобы предаваться воспоминаниям. Этот мавзолей – они все достраивали и достраивали его, непрерывно вносили улучшения. Вечно чего-то не хватало. Саму Даллу они хранили в стеклянном гробу в задерживающем поле, поэтому она не разлагалась. Нет, конечно, решиться когда-либо по-настоящему взглянуть на свою мертвую дочь они не могли, но она совершенно не изменялась. Они не могли позволить ей уйти. Даже когда матери постарели, они все равно приходили. Но однажды пришли только две. А потом и вовсе одна, но у нее уже было не в порядке с головой, и иногда она думала, что я Далла. Затем и она перестала ходить. Медленно проходили века, садовники заржавели, а контракты на обслуживание уже закончились. И люди больше ни к кому на Острове Мертвых не приходили, чтобы отдать дань уважения. Остались лишь эти разваливающиеся мавзолеи да немного угасающих интеллектов. Вся штука в том, что матери Даллы слишком уж старались, они сделали слишком уж много. А века длятся долго, если ты воображаемая подруга и тебе не с кем играть – и под «кем» я подразумеваю все значения…

Рассказывая, Элли бродила по мавзолею, то и дело прикасаясь к выцветшим грудам осыпавшегося кирпича и безглазым куклам. Но сейчас она снова стояла подле того продолговатого стеклянного контейнера. Который, как теперь заметила Бесс, был разбит с одной стороны.

– И ты вытащила труп Даллы.

– А что мне еще оставалось делать? Самой ей он уже был не нужен, а ее матери давно умерли. Если бы я посмотрелась в зеркало, будь здесь достаточно чистое, то, наверное, увидела бы лицо, немного напоминающее мне Даллу. Но я не Далла. Далла умерла, ее оплакали, и сейчас она в Раю, или где там еще, вместе с Вильямом Галилеем, Альбертом Шекспиром и остальными. Я Элли. И я есть я. И я здесь. – Она высунула язык. – Вот так!

Бесс слышала о концепции похищения тел и знала, что главные церкви большей частью запрещают его. Наказания, подумалось ей, должны быть весьма суровыми, особенно если похититель является тем, кто не может по праву называться разумным существом. Однако после рассказа Элли и этой заключительной демонстрации розового язычка осудить деяние было сложно. Но все-таки ей лучше оставаться поедать ягоды да жарить кротов на Острове Мертвых. В любой другой части Гезиры или же любого из Десяти Тысяч и Одного Миров жизнь для нее окажется не то что сложной, но попросту невозможной и почти наверняка быстро прервется.

– И как долго это продолжается?

Тут Элли сконфузилась.

– Я не знаю… – Она посмотрела на шуршащую, пляшущую крышу. – Может, уйдем отсюда?

Было приятно выйти в теплый день, пускай даже перекошенные памятники теперь беспрестанно напоминали Бесс, что место это принадлежит мертвым. А что касается Элли, подумала она, глядя на подругу, которая, обхватив руками грязные колени, сидела на груде камней, – то она права в том, что говорит. Она не гул и не чудовище. Она по-настоящему живая. Затем взгляд Бесс упал на лучевой пистолет. Он выглядит игрушечным потому, поняла она, что наверняка некогда и был таковым. Однако она не сомневалась, что теперь он смертоносен и что Элли знает, как им воспользоваться. В своем роде эта кладбищенская малышка была такой же воительницей, как Бесс.

Как будто настало время откровений, и Бесс поведала ту малость, которую можно было поведать о ее жизни. Долгие дни бесконечных тренировок. Еще более долгие ночи в общей спальне. Насмешливые стишки. Ощущение, что даже в общество изгоев она не вхожа по-настоящему. А теперь – вся ее церковь и все ее интеллекты словно отреклись от нее. в то время как она должна столкнуться с неким окончательным вызовом, через который сможет доказать собственную значимость.

– Ты имеешь в виду что-то вроде дракона? Чудовище, которое нужно убить?

Она кивнула. Наверняка это будет дракон или даже квазидракон. Все остальное – неважно, сколь ужасное – было бы лучше. Ее словно забросили назад в пустое никуда, из которого она и появилась, но бессмысленно натренированную владению мечом и превращенную в создание, каким она теперь является…

Что-то стало шлепаться на ее чешую, оставляя расплывчатые серебристые дорожки, которые тут же принялся копировать ее камуфляж. После некоторого замешательства она осознала, что это слезы.

– У тебя есть какие-нибудь соображения насчет твоей прошлой жизни? – спросила Элли. – Я имею в виду какой-нибудь намек или воспоминание?

Бесс пожала наплечными пластинами брони и пророкотала про ювелирное изделие, которым ей случилось обладать. Вещица на цепочке, овальной формы.

– Медальон?

– Да, по-моему, это называется медальон. Ты знаешь о них?

– Ну конечно. У меня у самой есть. А что внутри твоего?