Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Олаф ухмыльнулся и обратился к О’Флинну на кельтском, чтобы Торфин ничего не понял:

– В Голуэе он бы уже через неделю хоть капельку, да улыбаться начал.

– Они напуганы. Все, кроме того слуги.

– Тогда им бы стоило держаться не так чванливо.

Дэвид уставился в ночь, за Лох-Корриб, Коннемару и океан.

– Порой приходится через силу идти вперед, чтобы тебя не догнала смерть.

Дэвид вышел прогуляться поутру в одиночестве, чтобы полюбоваться восходом солнца над Кил Клунах на восточном берегу озера. Ветер приносил с собой запах рыбы и сырости, раздувая подол одежды так, что его приходилось придерживать рукой. На горизонте показалась группа всадников, но затем приостановилась и вновь скрылась из виду за дальними холмами. Норманны… скорее всего, люди Маккостелло. Дэвид сплюнул через стену в воду, плескавшуюся у подножия крепости.

А может, это был отряд короля Аэда или даже люди Лейни, отправленные на юг Коннером год О’Хара? Дозорные? Распространители слухов?

Внизу по двору с двумя помойными ведрами в руках к навозной куче брел О'Туббах. Дэвид свистнул, и тот оглянулся. Их взгляды пересеклись, чужак опустил ведра на землю и по приставной лестнице забрался на парапет. Дэвид изобразил, как втягивает в себя дым, но когда его собеседник достал трубку, то сделал отрицательный жест, поводив рукой у себя перед губами. Потом он указал на лошадь и произнес на датском:

– Сага, лошадь, петь.

Тем вечером Торфин с помощью Олафа поведал, что краснокожие чужаки ставят своих коней превыше всех прочих животных. А О’Туббах, судя по его кривоногости, большую часть жизни провел в седле.

Чужак задумчиво пошевелил губами, точно пытаясь перевести слова на родной язык. Потом пожал плечами и завел напевный монолог. Дэвид медленно побрел вдоль парапета, и краснокожий последовал за ним, продолжая петь высоким хрипловатым голосом. О'Флинн не понимал ни слова, но и не это было ему нужно.

На очередном куплете песни О'Туббах заскрипел зубами и потер свой живот, указывая пальцем на изображение лошади. Затем он помахал руками перед ртом, из чего Дэвид заключил, что когда-то краснокожие ели конское мясо, но теперь перестали. У норманнов существовало схожее табу, что и не удивительно. Если все съешь, так на чем будешь ездить? Всадник верхом на корове будет являть собой куда менее пугающее зрелище. Судя по жестам, которыми О'Туббах сопровождал свое пение, он рассказывал историю о том, как ловят и обуздывают лошадей, но при этом его воображаемый конь обладал куда более ретивым норовом, нежели послушные кобылки норманнов. А еще краснокожий показывал стрельбу из лука и удары копьем.

В этот момент они повернули за угол и лицом к лицу столкнулись с Татамаем и его женщиной, совершавшими утреннюю прогулку по стене. Вождь чужаков остановился и бросил взгляд своих агатовых глаз на Дэвида и О'Туббаха. Работник, едва не выронивший невидимую стрелу, усмехнулся и выпустил ее точно в грудь вождя.

Татамай было потянулся к рукояти меча, но тут О'Туббах заговорил:

– Хахкало иссюбах, сашим. Са талоа химонаси.

И отвесил поклон, в котором просто читалась дерзость. Потом О’Туббах усмехнулся и продолжил изображать езду на коне и то, как опять теряет стрелу. О'Гонклин сделал вид, что не смотрит, но его женщина наблюдала за движениями бедер слуги, прикусив нижнюю губу.

Татамай убрал руку от меча… и Дэвид услышал тихий шорох, с которым за его спиной другие клинки возвращались в ножны. Гиллападриг, как всегда, следовал за ним тенью.

Татамай вдруг взмахнул рукой и выхватил из рук О'Туббаха курительную трубку. Тот закричал, но Татамай нанес резкий удар, от которого у работника голова откачнулась назад. Затем вождь краснокожих чужаков заговорил злым тоном. Дэвид сумел разобрать только слово «тзибатль», но возникло ощущение, что оно было столь же неродным для него, как и для его слуги. Возможно, оно принадлежало к языку народа эйр воах, растившего эти листья. О'Туббах осклабился и выдал реплику, которую не составило труда понять как знак неповиновения, а после ударил себя в грудь и произнес:

– Минго-ли биллия!

Вождь О'Гонклинов вновь вцепился в рукоять меча и на сей раз мог бы даже его и выхватить, но женщина опустила ладонь на запястье спутника и сказала что-то мягким тоном. Татамай не глядя сбросил ее руку, но все-таки не стал доставать оружие.

– Тзибатль, – снова произнес он и протянул руку.

Двое его охранников встали позади и сверлили слугу полными гнева взглядами. Дэвид скрестил руки и прислонился спиной к парапету, дожидаясь развязки.

Напряжение нарастало.

Но затем О’Туббах вздохнул и извлек из кармана мешочек с курительной смесью. Немного подержал в руках – Дэвиду даже показалось, что в знак непокорства зелье полетит через крепостную стену, – но затем протянул его вождю, проворчав что-то, что определенно должно было означать «чтоб ты подавился».

Дэвид не мог не заметить, что у обоих мужчин при передаче мешочка тряслись руки. По всей видимости, этот белый дым был им столь же необходим, как виски – записным пьяницам. Не сходя с места, Татамай поспешил набить трубку и погнал охранника за угольком, чтобы разжечь ее.

– Они не подрались, – сказал Гиллападриг, провожая взглядом удаляющегося Татамая. – Мне казалось, ты думал, будто они сцепятся.

– Время еще не пришло, – ответил О’Флинн и повернулся к О’Туббаху. – Минголей. Вождь?

– Минго, вождь Миске О’Геох, – ответил тот. – Сашим. вождь аль-Гонкуин.

Дэвид повторил имя для верности:

– Аль-Гонкуин? Стало быть, они сарацины?

Последнее слово ничего не значило для краснокожего, так что Дэвид не стал заострять внимание. Его сейчас волновало не столько то, откуда эти чужаки прибыли, сколько то, куда они направляются.

Вернувшись на парапет, выходивший на озеро, О’Флинн обнаружил Доннхада О’Малмоя и датчанина Олафа, ожидавших его там, как и было договорено.

– Сколько? – спросил Дэвид у Доннхада, указывая на когг, стоящий у пристани под ними.

– Трое да еще двадцать, – отозвался разведчик. – Но сосчитать было трудно, они же все на одно лицо. Примерно половина носит железные рубашки. Остальные лазают по веревкам. Эти, видимо, простые матросы. Пара человек всегда стоит в карауле, но охранники из них скверные.

– Они полагают, что находятся среди друзей, – сказал Дэвид.

– Более чем среди друзей. Несколько служанок О’Флаэрти отправились на борт под тем или иным предлогом, если ты понимаешь, о чем я. И, похоже, у них там есть женщина из пиктов, захваченная в бою с О’Мэлли.

Дэвид обратился к датчанину:

– Олаф, у тебя еще остались друзья в Голуэе?

– Разве у преступника могут быть друзья? – пожал плечами северянин. – Думаю, я сейчас могу назвать так любого, кто не пытается перерезать мне глотку.