Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Джек Роджерс словно плывет в режиссерском кресле посреди закрытой сферы. Он висит высоко над тем, что выглядит улицей Лондона. Изогнутые стены студии будто не существуют. Джек видит высотки и поток машин. Видит легкий снег, падающий справа. В мигании светофоров и автобусных фар его хлопья превращаются в яркие конусы.

Роджерс вытягивает руку и медленно опускает раскрытую ладонь. Точка съемки снижается. Роджерс – камера. Он смотрит для нас. Он летит над улицей, и то, что увидит режиссер, увидим и мы.

Мы опускаемся, пока не оказываемся у станции метро «Оксфордская площадь». Мимо летят снежинки. Толпы людей всех народов Земли с трудом передвигаются в давке. Шум машин, крики и саундтрек – «Адажио для струнных» Самуэля Барбера.

И вот она. Амбер Холидей выходит из метро и накидывает отороченный мехом капюшон пальто. Она ежится, поворачивается и начинает пробиваться сквозь толпу на восток, к Сохо.

Джек произносит:

– Следуй за ней. Держи ее в правом сегменте, – и камера сдвигается вместе с женщиной.

Джек говорит:

– Медленный наезд.

Объектив приближается к бездонным голубым глазам. Женщина улыбается. Широко. И тут же улыбка кривится и превращается в оскал. Из носа течет. Глаза зажмуриваются от боли. Амбер падает на пол. Она не двигается.

Джек кричит:

– Снято!

Все замирает. Толпа, шум, автобусы, такси и музыка просто останавливаются.

У Рэйчел Палмер длинные темные кудрявые волосы, ярко-голубые глаза и жизненная позиция «Не шути со мной». Сейчас у Рэйчел Палмер сложности с актерами.

Тарквин Белофф невозможно красив. Его увеличенные на компьютере грудные мышцы видны в расстегнутом вороте рубашки, и при взгляде на них кажется, что он способен разнести высотку ударом руки.

– Я согласен с Амбер, – говорит Белофф. – Это очень плохая строчка.

Его речь – тщательно составленная смесь русского и бостонского акцентов с интонациями ведущих Би-би-си.

– Тарквин, – отвечает Рэйчел, – я ценю твое мнение, но вообще-то я разговариваю с Амбер, поэтому сделай перерыв.

Где-то в компьютерном чреве Тарквина пользовательский интерфейс машины состояний начинает бесконечный цикл на текущем узловом событии, и актер затыкается. При этом в кластере его сущности продолжают выполняться тысячи других задач, направленных на изучение и анализ книг, картин, музыки и интернет-порно для поиска более глубокой имитации человечности.

Очень терпеливо Рэйчел произносит:

– Хорошо, Амбер. Так что за проблема с этой строчкой?

– Я не могу сказать: «Не надо. Ты можешь меня трахать, но не целовать. Я не готова к поцелуям… пока». – Амбер задействует свою новую фишку – загадочную улыбку. – Это противоречит профилю моего персонажа. Поцелуи – ранняя стадия, а траханье идет позже.

Рэйчел откидывается в режиссерском кресле и на мгновение задумывается.

– Дело в том, Амбер, – говорит она, – что это верно для твоих унаследованных характеристик. Видимо, Джулия любит немного пофлиртовать, прежде чем ей захочется открыться. Я тоже. Но у нас тут актерская игра, не забывай, и тебе нужно подогнать параметры и значимость данных, чтобы допустить, что так чувствует твой персонаж – Алиса. И это слегка отличает ее и от Джулии, и от меня. Возможно, нежность поцелуя для нее ценнее, чем прикосновения и физическая чувственность. Возможно, она хочет, чтобы нежность была целью, а не средством. Просто поразмышляй над этим.

Амбер задумывается на семь микросекунд и отвечает:

– Хорошо, я сделала такое наслоение и думаю, у меня получится, но я не уверена насчет интонации. Она агрессивная, или соблазнительная, или обиженная, или смущенная, или спокойная, или язвительная?..

– Мне не нужен весь список, – прерывает ее Рэйчел. – Просто обнови Алису, и мы попробуем. Тарквин, возвращайся.

Машина состояний Тарквина получает уведомление и выходит из цикла. Застывшие черты лица начинают двигаться. У актера появляется дыхание. Он моргает. Его губы чисты и влажны.

– С самого начала, – говорит Рэйчел.

Тарквин берет Амбер на руки и тянется к ней губами. Она отворачивается и произносит:

– Не надо. Ты можешь меня трахать, но не целовать. Я не готова к поцелуям… пока.

Рэйчел довольна:

– Неплохо, дорогие. Совсем неплохо. Достаточно эффектно и трогательно. Только одно, Амбер…

– Да?

– Перестань улыбаться.

Улыбка Амбер кривится и превращается в оскал. Из носа течет. Глаза зажмуриваются от боли. Амбер падает на пол. Она не двигается.

Секунду спустя Тарквин входит в ступор, и его изображение исчезает в помехах.

Начинает завывать сирена. Снаружи диспетчерской мигают красные аварийные лампы.

Рэйчел, Джек и другие режиссеры спускаются по длинному мрачному коридору от своих капсул к диспетчерской. Джек идет впереди, набирает код на охранной панели и первым проходит через тяжелую дверь.

– Что, черт возьми, тут творится? – кричит он.

Старший менеджер группы технического сопровождения Сунил Гупта опирается на плечи двух консольных операторов. Сенсорные панели перед ними похожи на рождественские елки, мигающие красными значками.

Очень теплая летняя ночь в Киеве. Множество людей сидит на террасах кафе и баров. Луна отражается в ряби на поверхности Днепра. Темная фигура тихо плывет вниз по течению, медленно вращаясь в потоке. Тарквин Белофф, он же Александр Бондаренко, словно бы не пострадал. На нем нет ран, никаких заметных повреждений. Красивое лицо всплывает и снова опускается в залитые лунным светом волны. Единственная проблема в том, что его легкие полны воды и он мертв.

Останки Джулии Симпсон, также известной как Амбер Холидей, упакованы и отправлены в морг. Спирос и Александрос едут обратно в город по темным, опасным, извилистым дорогам, которые тянутся между кипарисов и оливковых рощ. Звонит мобильный Спироса. Он несколько секунд слушает голос в трубке и делает жест Александросу. Тот выполняет рискованный поворот и давит на газ.

Агиос-Стефанос. – это не пьяный молодежный ад южного Кавоса. И не район типичной английской рыбы с жареной картошкой вроде северного Сидари. Некогда крошечный рыбацкий порт деревни Авлиот, расположенной высоко в окрестных холмах, сейчас превратился в современные жилые кварталы, таверны и бары. Здесь нет дискотек. Полный чувства собственного достоинства дремотный Агиос-Стефанос вызвал бы ненависть всех, кто не достиг двадцатилетия.