Дарья Кузнецова - Уездный город С***

Вот только что Валентинов разглагольствовал об ошибках командования, о посредственности проведённой Российской Империей кампании и том, на что можно было потратить ушедшие на войну деньги — а вот уже стонет на полу, держась за лицо, и над ним стоит, судорожно стискивая кулаки, поручик.

— Ах ты мразь, дерьма кусок, — выцедил он сквозь зубы, нависая, словно примериваясь, чтобы ударить лежащего ногой. — Да если ты ещё раз…

— Натан, прекрати! — бросился к нему сидевший рядом Машков, схватил за плечо — и сам получил, с левой в ухо, да с такой силой, что в голове зазвенело. Отступил, сохраняя равновесие, запнулся о стул и с грохотом полетел на пол.

Федорин с Шерепой тоже подскочили, но замешкались, напоровшись на совершенно невменяемый взгляд поручика — пустой, злющий, словно у бешеного зверя. Титов вновь развернулся к пытающемуся отползти насмерть перепуганному Валентинову, однако помощь к тому пришла с неожиданной стороны: на следователя, озадачив этим порывом всех, начиная с самой себя, бросилась Брамс.

Девушка подлетела к поручику, схватилась обеими руками за мундир на его груди и торопливо затараторила:

— Натан Ильич, ну не нужно, ну прекратите, что вы делаете? Вы же его убьёте! Натан Ильич, ну, пожалуйста!

Титов дёрнулся, то ли намереваясь оттолкнуть, то ли вовсе ударить, и Аэлита инстинктивно зажмурилась, но — не отпустила.

Этот порыв её оказался удивительно верным, вещевичка в кои-то веки проявила не свойственное ей обычно чутьё человеческих устремлений: поднять руку на женщину Натан не мог, и этот глубокий внутренний запрет оказался тем толчком, который заставил мужчину очнуться. Сознание начало понемногу проясняться — с пульсирующей в затылке боли, с накатившей апатии и равнодушия, с клонящей к земле слабости, навалившейся на плечи и заставившей пошатнуться.

— Да вы сумасшедший! — гундося из-за разбитого носа, воскликнул Валентинов, поднимаясь на ноги. — По вам лечебница плачет!

— Антон Денисович, Χриста ради, уйдите отсюда! — махнул на него рукой Федорин, рассматривая рассечённую и сильно кровящую бровь Машкова. — Не то ещё я от себя добавлю.

— Уйду, будьте покойны! — прошипел тот и выскочил за дверь.

— Тяжёлая у тебя рука, поручик, — проворчал Владимир, морщась.

— Прости, я… — неловко пробормотал Титов и покривился от боли в голове. — Кой чёрт этого хлыща за язык тянул!

— Нет, ну Валентинов мразь, конечно, спору нет. Но я всё же не понял, с чего ты так взбеленился, — задумчиво заметил Шерепа. — Вроде ничего нового и неожиданного он не говорил, вполне себе живая в либеральных кругах точка зрения. Неужто в Петрограде такие перевелись?

— Контузия, видать, — с пониманием заметил Федорин. — Только что ж ты, Титов, за рюмку берёшься, ежели тебе настолько нельзя? Неглупый вроде мужик, не пропащий, не пьяница.

— Да я обычно потому и не пью вовсе, а тут вроде два глотка всего сделал, — тяжело вздохнул тот. — Не ожидал, что оно даже по такой малости будет, сглупил. Но кто же знал, что он тут…

— А тут я сам порой едва сдерживаюсь, чтобы этого не приголубить, — неожиданно признался Машков. — Это, конечно, неправильно, и проблемы будут, да только… Уважаю, поручик. Давно пора бы ему рожу поправить.

— Натан Ильич, — тихонько подала голос Брамс. — Может, вы меня уже отпустите?

Только теперь поручик заметил, что всё это время не только обнимал девушку за плечи, но даже рассеянно поглаживал между лопаток.

— Простите, Аэлита Львовна, — смутился Титов, поспешно отдёргивая руки. — И спасибо вам большое, не дали взять грех на душу.

— Неужто вы его бы и впрямь убили? — нахмурилась девушка, машинально расправила смятый китель на груди мужчины, но потом опомнилась и отпрянула.

— Не знаю, но предпочёл бы не выяснять, — вздохнул поручик.

— Зато я теперь, кажется, догадываюсь, за каким бесом тебя в наши края понесло, — со смешком заметил Шерепа. — Чую, вот тоже так не сдержался. Точно?

— Почти, — не стал спорить Натан и со смешком добавил: — Боюсь, как бы теперь еще дальше не пришлось ехать.

В этот момент, словно издеваясь, задребезжал телефон. Не просто предчувствуя — зная точно, кто это, поручик снял трубку сам. И совсем не удивился, услышав голос секретаря Чиркова, просящий Титова немедля к полицмейстеру.

— Пойдём, — кивнул ему Федорин, как раз закончивший с бровью пострадавшего вещевика.

— Нет нужды…

— Пойдём, пойдём, не болтай, — махнул на него сыскарь, подхватил под локоть и повёл к двери. Словно знал, что у того нет никаких сил сопротивляться, спорить и вообще хоть самую малость живо реагировать на любые проявления окружающего мира.

Когда за уходящими поручиками закрылась дверь, все как будто разом оттаяли и встряхнулись. Шерочка с Машерочкой понимающе переглянулись, и Шерепа долил из штофа ещё, а Чогошвили негромко спросил:

— А что это вообще было-то?

— Сдаётся мне, поручик наш не при штабе служил, вот что, — усмехнулся Владимир Семёнович.

— Это почему? — заинтересовался Адам.

— Ты следователь или где? — улыбнулся Машков.

— Помощник, — обиделся Чогошвили. — Ну так и что? Что его, штабного контузить не могло?

— Не следователь ты пока ещё, салага, — фыркнул Шерепа. — Окромя логики, нужно ещё в людях хоть чуть разбираться.

— И что? — продолжил недоумевать Адам.

— Не ведут себя так штабные, — отмахнулся Машков.

— Ка-акой мужчина! Лев! Нет, тигр! — томно протянула Элеонора, выпуская клуб папиросного дыма. — Алечка, будь умницей, не смей меня разочаровывать!

Михельсон единственная всё это время сохраняла спокойствие. С одинаковой невозмутимостью и хладнокровием она взирала и на избиение Валентинова, и на попытки унять разбушевавшегося Титова, и на последующие разговоры и разъяснения. Сидела на своём месте, сквозь дым наблюдая за мужчинами, словно это было некое театральное представление, а Михельсон выступала в роли критика.

— Это как? — озадачилась Брамс.

— Ай, да не бери в голову, — отмахнулась Элеонора, и девушка в ответ только рассеянно повела плечами.

Ну не брать и не брать, это было нетрудно, у неё и помимо делопроизводительницы имелись в жизни странности и вопросы, которые стоили пристального внимания.

Вещевичка пребывала в глубокой задумчивости еще со вчерашнего дня, а если точнее — с того мгновения, как ей вдруг очень захотелось поцеловать Титова. В благодарность, конечно, тоже, но больше — просто так, потому что благодарить ей доводилось и прежде, а вот целовать малознакомых мужчин — нет. А тут… не удержалась. Потому что глаза у него тёплые, с искорками, потому что всё больше кажется похожим на Алтына — тоже сильный, но терпеливый и добрый, который если и обидит, то не со зла.