Дарья Кузнецова - Уездный город С***

А с Брамс всё было ещё сложнее. Обыкновенно не лезущий в карман за словом и не теряющийся в сложных обстоятельствах поручик понятия не имел, как помочь вещевичке разобраться в этой истории. По-хорошему, ему бы вообще не стоило лезть в это личное, внутрисемейное дело, но чувство ответственности за девушку не позволяло остаться в стороне. Но это была бы не беда, не прилагайся к совести еще и настойчивое желание помочь, защитить Аэлиту от всех неприятностей. И, задумываясь о нём, Натан терялся окончательно.

Поручик понимал, что Брамс уже слишком симпатична ему, чтобы назвать это простым интересом к необычной персоне, но пока ещё не готов был признать себя влюблённым, это было бы слишком. Слишком быстро, слишком неожиданно, слишком странно…

Месяц назад Титов знатно пособачился бы с тем, кто сообщил бы ему о предстоящей вот-вот встрече и о том, что сердце, рана на котором едва затянулась, вновь станет сладко замирать или, напротив, торопиться рядом с этим рыжим чудаковатым созданием. Неделю назад он и не подозревал о существовании такой Аэлиты Брамс, а вот поди ж ты, мается без сна и гадает, как быть с этим нежданным влечением.

И вроде бы равнять вещевичку с Александрой Натан не подумал бы и в помрачении, но… наверное, это был тот самый случай, когда, обжёгшись на молоке, дуют на воду.

Уже за полночь мужчина забылся рваным, тяжёлым сном, больше похожим на лихорадочное беспамятство, в котором виделась ему война. Отчётливо, явственно, до запахов и ощущения липкой от крови и пота одежды на коже. Грохот взрывов, выгрызающая нутро боль, холод, хриплое чужое дыхание… Несколько раз он с резким выдохом вырывался из плена воспоминаний, растревоженных взрывом, и несколько раз вновь безнадёжно тонул в них, пока наконец не плюнул на попытки нормально выспаться.

Утренняя зарядка и обливание холодной водой помогли разогнать туман в голове, но Титов чувствовал, что надолго этого может не хватить. Ко всему прочему разнылось бедро.

Натан в здешнем климате и забыл уже об этой досадной неприятности, которая в Петрограде давала о себе знать очень часто. Ан нет, никуда проклятая дырка не делась, не зажила чудесным образом, и пришлось Титову доставать из шкафа ненавистную трость, вспоминая, что не из-за одной контуженой головы списали его из кавалерии. Живники, конечно, многое могли, иначе поручик не пережил бы это ранение, но увы, не всё…

— Ой, Натан Ильич, что с вами? — испуганно ахнула вещевичка, когда сыскари после совместного завтрака начали собираться на службу и Титов, поднявшись из-за стола, похромал в комнату за кителем.

— Ничего нового, Брамс, — со смешком отозвался он. — Это я так перемену погоды предсказываю.

— То есть как? — растерялась девушка.

— Рана к похолоданию ноет, — пояснил мужчина, скрываясь в комнате.

Сегодня утром пришлось перебиться без газеты — никакого желания плестись до угла у Натана не было. Обыкновенно первые часы, когда нога только давала о себе знать, оказывались самими трудными, потом боль потихоньку сходила на нет, и до того момента поручик старался поберечься.

До Департамента шли не торопясь, в удобном для хромающего мужчины темпе. Он мог бы шагать быстрее, но особенной нужды в такой спешке не видел: вышли они довольно рано, могли себе позволить не торопиться.

— Натан Ильич, ну признайтесь, вы ведь не при штабе служили, да? — не утерпела вещевичка через десяток саженей.

— А что это меняет? — со смешком уточнил он. — Я всё одно большую часть войны воевал в госпитале.

— Ну не знаю, — немного растерялась от такого вопроса Аэлита, сосредоточенно нахмурилась, а потом вдруг выдала: — Мне кажется правильным, чтобы вы были настоящим героем, а настоящие герои не возятся с бумажками.

Титов бросил на неё изумлённый взгляд, в первый момент уверенный, что это была шутка. Однако девушка смотрела прямо и всерьёз ожидала ответа.

— Бог мой, Брамс, вы порой как скажете, — рассмеялся Натан. — А вы, уж конечно, разбираетесь в настоящих героях?

— Ну… немного, — смутилась она и нехотя призналась: — Я очень книги про приключения всякие люблю.

— И чем же я заслужил быть к ним приравненным? — продолжил веселиться поручик.

— Похожи, — туманно пояснила Брамс и нахмурилась: — Что я такого смешного и глупого опять сказала?

Пару секунд Титов подумал над ответом, а после, расписавшись в собственном бессилии объяснить это в двух словах, проговорил:

— Не знаю. Не глупого, не смешного, просто… Это так странно — то, что вы говорите, и искренность ваша… Я не над вами смеюсь, над необычностью этой беседы и собственным удивлением. Вы всё же невероятная, необыкновенная девушка.

Аэлита отвела взгляд, и щёки её тронул румянец — естественная девичья реакция на комплимент, неожиданная для этой особы.

— А вы, к слову, обещали объяснить, за что ударили Антона Денисовича.

— Да, действительно, — поморщился Натан. Воспоминание об этом… таракане, как метко обзывала его Михельсон, было исключительно неприятным и неуместным, однако отказываться от своих слов поручик не собирался. — Только, боюсь, этот разговор опять придётся отложить. Я хочу обсудить наших подозреваемых с Чирковым, заодно выясню, не беседовала ли с ним ваша матушка. Подождёте меня в двадцать третьей комнате?

— Хорошо, — легко согласилась Брамс.

Переживания, занимавшие её вчера полдня, сегодня казались тусклыми и малозначительными. Облегчение вещевичка почувствовала ещё вечером, выговорившись и выплакавшись, а теперь ощущала себя совершенно успокоенной, поверив поручику. Откуда-то девушка твёрдо знала, что, раз он убеждён в благополучном исходе, значит, именно так всё и будет и нет смысла изводить себя пустыми тревогами.

Она вообще в какой-то момент — не вчера, раньше — полностью доверилась этому мужчине и безоговорочно принимала его слова. И даже если задавала какие-то уточняющие вопросы, то лишь для лучшего понимания, а не для проверки. Титов был настолько надёжным, знающим и спокойным, что это всё происходило естественно, само собой.

В двадцать третьей комнате оказалось людно. Бодрый Бабушкин, Федорин, Никитин, Валентинов, Адам и, конечно, Элеонора.

— Аэлита! Чудесно выглядишь, — первым нашёлся Адам, подскакивая с места, чтобы поцеловать даме руку. Чёрные глаза его хитро, с искренним восторгом блестели, и Брамс не удержалась от ответной улыбки.

— Алечка, милая, что с тобой? — воскликнул Валентинов, подходя. — Что это за ужас?!

— О чём вы? — нахмурилась вещевичка, чуть склонив голову к плечу.

— Неприлично молодой девушке так вызывающе одеваться! Безобразие. Куда только смотрят твои родители, в самом деле! Даже на Владимирской…

Повисла звенящая, озадаченная тишина — случившегося не ожидал никто.