Вячеслав Прах - Песня мертвых птиц [litres]

Директор мог поверить своим ушам и охотно им верил, но вот только он не был рад услышанному.

– Я сожгу дом ваших детей, – сказал директор. – Сделка заключена, – закончил он пафосно и театрально.

– Как мне узнать, что дом сожжен?

– Вы прочтете об этом в газетах, – быстро ответил мужчина.

В ту же секунду в комнату вошел доктор Стенли и уверенным шагом направился к старухе. Разумеется, темного человека он не видел.

– Здравствуйте, миссис Норис. Мы с коллегами устроили совещание и решили, что вас нужно…

– Я вижу Дьявола, – заявила старуха, не дав вошедшему договорить то, что она и так знала. Они думают, что она симулирует, и якобы готовы незамедлительно ее отправить в дом престарелых. Конечно же, директор обо всем этом знал, и все это было частью его давно спланированной постановки.

– Что вы говорите? – доктор Стенли думал, что привычно поправил очки, но директор уловил его наигранность даже в этом несложном жесте.

– Я говорю, что Дьявол сидит возле меня. Я угощала его чаем.

– Ах, вот оно что, – сказал доктор Стенли, главврач этой больницы и правая рука темного лорда. – И давно Дьявол приходит к вам на чай? Кстати, что за чай вы пьете? Можно взять на экспертизу?

– Да пожалуйста, – отмахнулась старуха, которая была горда тем, что разговаривала с самим Антибогом. – Пришел сегодня впервые, и мы заключили с ним…

– Тсс, – прошипел директор.

Доктор Стенли сделал вид, что не услышал этого шипения.

– Что вы с ним заключили, миссис Норис? – переспросил доктор Стенли, внимательно смотря на нее.

Дурдом, а не психиатрическая лечебница! Директор представился пациенту Дьяволом, и все психиатры лечебницы ему в этом подыгрывают.

Да, директор с детства был, можно сказать, с изюминкой. Он всегда менял стратегию, но никогда не сдавал бой.

– Завещание, – нагло соврала миссис Норис. – Я завещала ему свою душу.

– А пенсию? – с насмешкой в глазах спросил доктор Стенли.

– Это уже не ваше человечье дело, кому я завещала свою пенсию!

– Не возражаю, – развел руками психиатр. – Дьявол – это Адольф Добельманович, как я пони…

– Нет, Дьявол – это Сатана, – сказала резво старуха.

Директор широко улыбнулся, глядя на нее. Она либо давно его раскусила, либо до глупости ничего не понимала.

Доктор Стенли вспомнил, зачем он, собственно, сюда пришел. И как бы невзначай сказал миссис Норис:

– А вы, кстати, слышали, что один молодой пациент покончил жизнь самоубийством вчера утром?

– Еще бы! Вся больница только об этом и говорит, рты не закрываются в перерывах на завтрак, обед и ужин. А зачем вы мне это говорите?

– Я хотел сказать, что самоубийцы привлекают к себе внимание полиции и портят репутацию нашей больницы. Если вы вдруг захотите свести счеты с жизнью, то прошу вас, сделайте это не здесь… – сказал доктор Стенли для миссис Норис, а для директора добавил:

– Кстати, уже трое говорят, что видели призрак в палате покойника. Призракам не место в нашей больнице, миссис Норис.

Но директор прекрасно понимал, что последние слова были адресованы ему.

«Уже трое заявляют о присутствии кого-то в палате Эриха Бэля. Интересно было бы их послушать. Очень интересно», – директор начал думать, как быстрее закончить разговор с миссис Норис и приступить к делу особой важности.

Покойники представляли для директора меньший интерес, чем живые пациенты, но что-то в этом странном случае было не так. Что-то, что не давало директору покоя.

– Если я надумаю покончить с собой, доктор Стенли, то я непременно это сделаю у вас в кабинете, – ответила женщина доктору. – Чтобы мой призрак приходил к вам каждый день после моей кончины.

– Это неразумно, – поправил снова свои очки главврач. – Люциферу привет. Скоро вам будет не перед кем разыгрывать комедию, миссис, – сказал напоследок доктор Стенли и покинул палату.

Старуха обрадовалась уходу нежеланного гостя. Она всей своей злопамятной душой недолюбливала старого психиатра.

– Подлый тип, не находите? – обратилась она к желанному гостю.

– Да, есть такое, – не стал скрывать очевидное тот.

– А куда попадают самоубийцы, а? Если ада нет.

– Я не говорил, что ада нет, миссис Норис, Вы снова меня не слышите, я лишь сказал, что не бывал в аду. Самоубийцы никуда не попадают. Они становятся ничем, даже меньше, чем ничто. Все, что покончило с собой, так и не поняв до конца свою суть, – становится ничем.

– А что вы скажете по поводу перерождения? – в глазах миссис Норис вспыхнул неподдельный интерес.

– Перерождение, безусловно, возможно, если существо готово над собой расти. Если оно уже переросло себя в процессе жизни. Если человек никуда не рос, ни к чему не стремился, не познавал ни себя, ни окружающий его мир, иначе говоря – ел, спал и потреблял, то велика вероятность того, что он проживет ту же жизнь заново после своей смерти. Это такой «день сурка» – если ты не растешь над собой, то проживаешь все сначала.

– А что нужно для того, чтобы расти?

Миссис Норис была теперь полностью пленена своим собеседником, который раскрывал перед ней «тайны жизни». Если бы тот же бред она услышала сейчас от кого-то другого, то он не прозвучал бы для нее как единственная на свете истина.

– В вашем случае, миссис Норис, перерождение возможно, если вы отпустите то, что не можете на себе нести, и что, по вашему мнению, невозможно отпустить, чтобы катилось дальше, – ваше богатство.

– И что же это за богатство такое, что я не могу отпустить? – миссис Норис не любила загадок.

– Это ваша любовь.

– Моя что? – со смехом спросила женщина, чья кожа пропахла сарказмом и цинизмом насквозь.

– Ваша любовь.

Директор произносил пафосные и презренные вещи, по мнению его собеседницы.

– Вы точно Дьявол? Что-то уж больше ваши сладкие губы похожи на губы Христовы. Не теряли терновый венок, пока ехали на автобусе ко мне?

– Это любовь, миссис Норис, – повторил твердым голосом директор. – Это та химия, которая не представляет для меня ни малейшего интереса, но отрицать того, что она убивает остальных, я не стану. Я не стану отрицать и того, что нож – острый и может порезать кожу, если провести пальцем по лезвию, надавив изо всех сил; я не стану отрицать, что свинцовая пуля, несомненно, убьет человека, если попадет ему в сердце. Или в голову.

Это любовь, миссис Норис, которая перерождается в ненависть, в презрение, в камень. Это любовь, и даже превратившись со временем в камень, она может расколоться в любой момент и потянуться к солнцу. Это ваша любовь к родным детям в самой уродливой форме, и с какой бы силой вы их ни ненавидели, миссис Норис, вы всячески кричите, что еще сильнее любите их.

Ненависть – это уродство на лице любви. Иначе говоря, ненависть – это и есть любовь.