Вячеслав Прах - Песня мертвых птиц [litres]

– Это нормальная практика. Пациенты вольные не доставляют нам неудобств в отличие от буйных. И это нормально, чтобы доктор сидел в ординаторской и пил с санитаром горячий напиток. Ночью в лечебнице никаких происшествий практически не бывает, – старик улыбнулся. – Если не брать в расчет «красное отделение», где у нас содержатся опасные пациенты, и по сравнению с тем отделением все остальные – это курорт, на котором люди пьют чай, смотрят телевизор и наслаждаются жизнью.

Это вам не «Над кукушкиным гнездом». Это жизнь, офицер. Более прозаичная и менее драматичная. Никто никого не держит, никто никого не ломает. Мы не проводим опыты над своими пациентами, и единицы ходят по коридору с открытым ртом и бьются об стенку.

Доктор Стенли поправил свои очки.

– Простите, если огорчил.

– Так что с санитаром, что он видел?

– Он ясно видел человека в палате Эриха Бэля, когда мыл полы в коридоре. По его словам, тот промелькнул в комнате и затаился в каком-то темном углу.

– И что, санитар даже не зашел проверить, кто там?

– Нет, он побоялся.

– Вы издеваетесь? – спросил офицер.

– Ни капли. Человеческий фактор! А санитар – самый обыкновенный человек, который моет полы и убирает за пациентами. Ему присущ страх не меньше, чем любому другому человеку.

– Он подумал, что это призрак? – уточнил полицейский.

– Именно.

– Есть что-нибудь еще?

Директор думал, поведает ли сейчас доктор Стенли полицейским рассказ мисс Лоры.

– Да. Мисс Лора, пациентка из того же отделения, утверждает, что видела, как неизвестный человек в черной одежде стоял у окна Эриха Бэля в то утро, когда нашли его труп.

– Что? – полицейский аж подскочил. – Что вы сейчас сказали?

– Мисс Лора видела убийцу Эриха Бэля в то утро, когда его выбросили из окна, – произнес доктор Стенли с некой гордостью в голосе, словно он сам пролил свет на это, казалось, безнадежное и неинтересное дело.

– Вот как. Я хочу опросить всех пациентов, которых вы только что перечислили. Начнем с мисс Лоры.

– Пожалуйста, – ответил доктор Стенли, возомнивший себя великим начальником в этот момент, и только тогда директор вставил свое слово.

– Офицер, я сегодня уже разговаривал с мисс Лорой на этот счет.

Мужчина в форме сделал вид, будто только что заметил директора. Словно тот появился из ниоткуда на его глазах.

– Директор! Что-то вы слишком тихий сегодня. Ну, и что вам удалось выяснить у мисс Лоры? Да, кстати, вчера мне посчастливилось раскопать очень интересную информацию о вашей легендарной персоне. Вы – заметная и, я бы даже сказал, эксцентричная фигура, директор, в определенных кругах! Как я понимаю, вы славитесь тем, что разрезаете брюхо льва, ложитесь внутрь и зашиваете себя внутри него. Короче говоря, становитесь самим животным, которое хотите вылечить, – офицер улыбнулся так, словно все знает о директоре, будто его собеседник – стекло.

– Если мне понадобится разрезать живот льва и залезть в его внутренности, то я это, безусловно, сделаю. А что касается мисс Лоры, офицер, она была изнасилована восемью ублюдками, которые выбросили ее, полуживую, в ледяную речку. На улице стоял ноябрь.

Я бы вам посоветовал, уважаемые, общаться с ней не как со свидетелем, а как с женщиной, выжившей в запертой клетке с восемью крокодилами.

То, что произнес директор, привело офицеров в замешательство. Главный полицейский повернулся к доктору Стенли:

– Проведите меня к пациентам.

– Я вас проведу, – сказал директор, и они втроем молча направились на четвертый этаж второго корпуса больницы.

– Мисс Лора? – трое мужчин со стуком вошли в палату мисс Лоры, и впервые за эти два дня главный офицер представился: – Меня зовут офицер Рено, а это мой помощник офицер Рипли. Ну, а с директором вы уже знакомы. Позвольте отнять у вас несколько минут?

Офицер Рено был полон чуткости и вежливости по отношению к мисс Лоре.

– Конечно. Входите, – сказала белокурая красавица, которая по сравнению с тремя высокими мужчинами казалась первоклассницей.

Девушка стояла у окна и читала «Анжелику».

– Благодарю, – сказал офицер, и все трое встали у самой двери, не решившись сделать больше и шагу в сторону пациентки.

– Мисс Лора, вы утверждаете, что видели вчера утром неизвестного человека в палате Эриха Бэля. Это правда?

– Конечно, правда. О таких вещах не лгут.

Директор тут же хотел спросить у крошки: «А о каких вещах, по вашему мнению, можно солгать?» Но понял, что сейчас этот вопрос будет неуместным.

– Расскажите, пожалуйста, мне в малейших деталях, что вы видели.

Девушка закрыла книгу и положила ее на подоконник.

– Я проходила утром по коридору и увидела в палате Эриха неизвестного человека, а точнее – только его спину. На нем была черная ветровка, ростом он был чуть ниже вас, офицер Рено, и намного худее.

– Стрижка, повадки, голос? – быстро переспросил офицер.

– Стрижка? Волосы не длинные и не короткие, средней длины. Темные! Голоса его я не слышала, а только видела, как этот человек стоял у окна и смотрел вниз.

– Как думаете, это был мужчина или высокая женщина, обстригшая себе волосы?

– Нет, скорее – мужчина. Да, точно, мужчина. Он стоял так по-мужски, знаете, с широко расставленными ногами. Женщинам не свойственно принимать подобные позы, если, конечно, они не выросли в мужском окружении. Это уже полумужчины.

– Так вы практически уверены, что человек, которого вы увидели в палате погибшего, был мужчина?

– Да.

– Не сомневаетесь?

– Нет.

– Хорошо. Скажите, в каком часу это было?

– В семь двадцать – семь тридцать. Я встала в семь десять, открыла окно и начала собирать туалетные принадлежности. А затем вспомнила, что обещала отцу сегодня точно сказать, какое именно я хочу пианино, и стала выбирать в журнале. На что потратила примерно десять минут.

– Вы так уверены, что прошло именно десять минут, не больше? За чтением журнала время летит незаметно. И зачем вам новое пианино, если у вас уже есть?

Офицер провел взглядом по темному деревянному агрегату музыки, на котором стояла ваза с живыми розами.

– Прошло не больше десяти минут, офицер Рено, говорю вам точно, так как я не люблю начинать день без утреннего душа. Скажем, мне было некомфортно сидеть и читать журнал, понимаете?

Поэтому я могу смело сказать, что больше десяти минут пройти не могло. Я закрыла журнал, взяла косметичку и вышла в коридор. Дальше вы знаете.

А по поводу пианино – на старом запала одна клавиша, и этот инструмент не может теперь звучать идеально.

– М-м-м, – прогудел офицер, как чайник. – У моей дочери в пианино запали аж целых две клавиши – и ничего, играет.

– А если бы у вашей дочери, офицер, было выбито два зуба, вы бы тоже все оставили, как есть? Ведь она бы, несмотря на свою шепелявость, говорила.