Полина Елизарова - Черная сирень

Она сидела в первом ряду огромного, сотканного из бархата, позолоты и лепнины зала, в темно-фиолетовом платье, с прямой напряженной спиной.

Раздвинулся занавес, и на сцену вышла румынская цыганка в необычайно красивом шифоновом платье.

Ноги ее на сей раз были чисты и все так же босы.

Цыганка запела.

Внимая рожденным ее голосом звукам, Галина размазывала по щекам колючие слезы.

Амир оказался (как метко окрестила его с ходу бабка) инопланетянином.

Отец его был араб, мать – француженка.

Он был красив, получил хорошее образование и обладал отменным вкусом в одежде.

Его жесты и манеры были неспешны и безупречны, а грация напоминала грацию утомленного удачной охотой тигра-альбиноса.

С Ольгой он говорил то по-французски, то по-английски, впрочем, и русским владел весьма сносно.

Ни от чего не отказываясь, будь то материны блинчики или бутылка армянского коньяка, припрятанного бабкой к особому случаю, он оставался безразличным к простым радостям и существовал в каких-то загадочных для понимания эмпиреях.

Еще в ресторане Ольга сказала, что у него в городе много разных, связанных с бизнесом дел.

Но что это за дела, чем он занят, каковы его материальное положение и планы на сестру, что ему интересно, что он любит – на все эти вопросы каждый из членов семьи получал уклончивые ответы.

В день приезда он появился в доме лишь поздним вечером.

Не отказавшись от кухонного застолья с салатом оливье и водкой, Амир, как успела заметить Галина, лишь пригубил из рюмки и сбил в кучку еду на тарелке.

Из всех членов семьи его заинтересовала только бабуля.

Всякий раз, когда в тот праздничный вечер с разрешения Галины она выходила покурить на балкон, некурящий Амир ее сопровождал.

Время от времени с балкона доносился смех – бабуля пыталась вспомнить свой когда-то хороший английский, Амир практиковался в русском.

К Галине и ее матери он демонстрировал холодную вежливость и постоянно их благодарил, даже не вникая, что конкретно они ему предлагают.

Подарки, о которых растрезвонила Ольга, оказались роскошными.

Катюша, завизжав от восторга, получила мобильный телефон последней модели, Лу досталась платиновая, усыпанная бриллиантами и рубинами подковка на счастье, бабке и матери – запредельно дорогие арабские духи, а Галине серьги – золото и сапфиры.

Когда молодая пара удалилась в приготовленную для них гостиную и плотно прикрыла за собой дверь, мать, домывавшая посуду, ни к кому конкретно не обращаясь, завела пластинку:

– С такими-то деньжищами можно было бы и в лучшей гостинице города жить!

Галина, прихлебывая коньяк из пузатого бокала, чувствовала себя совершенно выжатой, как долька лимона, которую она катала во рту.

– А с другой стороны – все хорошо. Это же просто арабский лорд! И, судя по всему, богат… Ух, у меня даже голова кружится. Только что же, Олюшке придется ислам принять?

Допив коньяк, Галина грохнула бокал о стол с такой силой, что от ножки откололся кусок стекла.

– Что за манера – чужие деньги считать, во все лезть?!

– Галя, ну что ты, ей-богу! – завелась в ответ мать. – Ты устала, я понимаю… И чего ты пьешь-то весь вечер за троих? Амир, кстати, все косился на тебя, когда ты за рюмку хваталась.

– Косился? Вообще-то я в своем доме.

– Никто не спорит.

– Это еще и Ольгин дом, – сухо вставила бабка, вернувшись на кухню после очередного балконного перекура.

– Если уж так, то это вообще твой дом! – парировала Галина.

В свое время из-за сложных переоформлений собственности квартира, в которой выросли обе сестры, была записана на одну бабку, а мать и Галина с Ольгой владели в равных долях той, в которой теперь жили обе пожилые женщины.

– Давайте только без этого тошнотворного разговора сегодня обойдемся, – мать резко выжала в раковину губку и, нацепив на лицо маску графини, страдающей мигренью, вышла из кухни.

Следующим вечером Ольга собрала в доме самых любимых, школьных и институтских, подруг.

Встав рано утром и проделав, пока все спали, необходимые гигиенические процедуры, Амир исчез из квартиры, оставив после себя облачко сногсшибательного парфюма.

– Бизнес, – односложно бросила Ольга.

– Так воскресенье же, – не унималась мать.

Ольга, играясь ложкой в тарелке с манной, как в детстве, кашей, лишь улыбнулась и, прервав все дальнейшие расспросы, приступила к еде.

После недолгого семейного совета мать с бабкой решили остаться и помочь дочерям с готовкой.

К тому же им было интересно взглянуть на повзрослевших девчонок.

Девчонок в итоге набралось семь человек.

Очень разные по возрасту, на который они выглядели, по образованию и нынешнему социальному статусу, все они искренне визжали от радости и время от времени, вспоминая истории из далекого прошлого, принимались хором гоготать.

В какой-то момент Галина с тяжелым раздражением вдруг ощутила, что перестала чувствовать себя в доме хозяйкой.

Стараясь сохранить опрятный вид праздничного стола, она то и дело убирала в раковину тарелки и смахивала со скатерти крошки.

– Галчо-о-онок! – звенела охмелевшим голосом сестра. – Да присядь ты уже, выдохни! Мы сами потом уберем.

«Да уж, уберете… Если я не уберу, матери придется до глубокой ночи корячиться… Тебе же, конечно, дела нет до того, что из-за шума она уже второй час не может уложить Лу. И куда подевался твой очаровательный акцент?»

Но вслух она сказала:

– Девочки, а коньяк у нас еще остался?

Не расслышав посреди всеобщей болтовни ее вопрос, разгоряченные кобылы вывалили на балкон, кто курить, кто подышать воздухом.

Коньяк остался.

Проводив девочек до лифта, Ольга вернулась в квартиру, скинула в коридоре красивые туфли и нежно прильнула к сестре.

– Ты моя золотая… Устала, наверное? Хлопочешь все. Я такой маленькой себя чувствую рядом с тобой, будто в детство попала. – И пьяная Олька принялась приторно всхлипывать.

Галина почувствовала восхищение: ни слегка поплывшая под глазами краска, ни мятая рубашка, ни это хмельное присюсюкиванье, казалось, не могли испортить ее сестру.

«Как же она легка, как желанна! Желанна любому мужику!»

– Давай еще по маленькой, сестренка? – подмигнула Галина. – Я завтра попозже на службу пойду.

И понеслось.

Покончив с коньяком, сестры допили все оставшееся на столе спиртное.

Непринужденно украшая свой рассказ то французскими, то английскими оборотами, Ольга поведала сестре переливчатую историю о том, как, уехав, работала по ночам официанткой (скрывая это от семьи), о том, как сложно давался на практике чужой язык, о том, как подцепила в кафе своего первого серьезного покровителя, женатого и дурно пахнувшего немолодого француза, как он оплачивал ее обучение в академии, где она и получила специальность, которая дала ей возможность самостоятельно вырваться на другой уровень жизни.