Полина Елизарова - Черная сирень

Галина не ответила и направилась к холодильнику.

На ее лице читалась напряженная работа какой-то единственной, очень важной для нее мысли.

И Ольге стало еще страшнее.

Пытаясь отогнать страх, она продолжала заискивающе лепетать:

– Я с тобой ужин хотела обсудить…

– Жрать хочешь?

– Может быть… Галя, мне нужно уехать сегодня к маме, завтра бабуле сорок…

– А ему на это начхать, поняла?! Он на гастроли собрался!

– Кто? – Ольга достала из кармана телефон и открыла нужное приложение. – А, я поняла, ты про Мигеля… Но он этим зарабатывает, такая у него жизнь… Ты сама не хотела, чтобы мы собирались, поминали… сама сказала, что бабуля была бы против показухи…

– Ты дура, Оля! Не только мне изменяют – тебе изменяют, всем изменяют. Ты просто порхаешь, не думая, в своих дурацких моментах и ничего не хочешь замечать.

Нужный билет до Лондона был на послезавтра.

– А тебе не кажется, что тот, кто много думает, несчастлив? – устало возразила Ольга.

Раздался звонок в дверь.

Галина одернула халат, поправила волосы и пошла открывать.

Защебетали звонкие голоса – дети вернулись с прогулки.

Пока Галина, как ни в чем не бывало, напоследок что-то выговаривала няне, Ольга достала из холодильника куриные грудки и помыла овощи. Она не нашла фартука и стала искать его во всех ящиках подряд.

Вернувшись, Галина молча вырвала из рук сестры кухонный нож.

– Галя, да я всего лишь хотела помочь…

Ничего не ответив, Галина сняла с крючка на стене фартук, повязала и встала к плите.

Через час появился Амир, щедро нагруженный пакетами из престижного гастронома.

В числе прочего он принес роскошный «отходной» торт.

С появлением в доме детей и Амира Галина выглядела как будто успокоившейся и, чрезмерно суетясь, выполняла привычные обязанности.

Но Ольга, притихшая и напуганная, хорошо чувствовала, что страшная мысль, завладевшая сестрой, по-прежнему находится здесь же, при ней.

После чая, неожиданно для всех, Амир предложил Галине поговорить наедине.

Слопав большой кусок торта и забрав с собой малыша Лу, Катюша, с явным облегчением на лице, ушла к себе. Галина плеснула себе в бокал коньяка и кивнула в сторону балкона.

На подоконнике все еще лежала пачка бабулиных сигарет.

Неумело затягиваясь, Галина закурила.

Чтобы отвлечься, Ольга попыталась прибрать со стола, но руки по-прежнему сильно дрожали.

Сквозь балконную дверь она подглядывала за беседовавшими.

Амир, сдержанно улыбаясь, что-то быстро говорил сестре и пару раз элегантно щелкнул зажигалкой подле ее то и дело потухавшей сигареты.

Лицо сестры то вспыхивало краской, то каменело, выражая непреклонность.

Разговор получился коротким и закончился в тот момент, когда Галина загасила окурок в цветочном горшке.

Вскоре после этого Амир и Ольга собрали свои вещи, вызвали такси и покинули квартиру.

Две последних ночи в этом городе они решили провести у матери.

Держа в руке большой, тисненой кожи саквояж, он двигался по ночному, зашарканному миллионами ног асфальту перрона.

Ленивый молочный свет фонарей, дремавших на своем посту, мешался с теплым уютным светом вагонов с минуты на минуту отходящего поезда.

И ничего уже нельзя было изменить.

Не раз горевший в кострах инквизиции, он брал от нынешнего времени лучшее: сверхсовременные устройства связи, тончайшее нижнее белье с пуленепробиваемым эффектом, самых красивых, а главное – самых восторженных женщин мира и многое, многое другое.

В своей иерархии он не был главным, но вовсе не потому, что не смог этого достичь, а потому, что не хотел. Его вполне устраивало положение, которое он занимал: достаточно близко к начальству и в самой доступной близости к «простакам».

Имея возможность жить среди них, он питал себя тем, что составляло для них, таких забавных, смысл их коротких жизней.

В городе, который он покидал, с агентурной сетью (как он сумел убедиться лично) все было в полном порядке.

Алхимик, знакомый еще со времен повсеместного отсутствия водопровода, теперь маскировался под главврача гомеопатической клиники. То, что было необходимо, он приготовил за пять минут.

Бабуля, должно быть, была благодарна ему за то, что не доживала свои дни с Альцгеймером либо с тем, что «простаки» называли онкологией.

Два грациозных пистолета с глушителями, одинаковых, как братья-близнецы, привезла ему в холщовом стильном мешке от известного французского бренда трогательная большеглазая проститутка с цыганскими корнями.

Эта тщедушная черноволосая лань, свободно говорившая как минимум на пяти языках, брала за ночь столько, сколько получали за месяц тяжелой работы две семьи, приехавшие в город только затем, чтобы либо погибнуть во вшах и бетонной пыли, либо заработать себе на небольшой домик на родине.

Говорили, будто мать проститутки, гениальная бродячая певица, была родом из Румынии, говорили, будто она отдала ее в дом малютки, как только оторвала от груди.

Как бы то ни было, своим медовым грудным голосом, который заставлял «простаков» возвращаться к ней снова и снова, она была обязана ей.

Зайдя в единственное в поезде купе класса люкс, он довольно усмехнулся.

Бледнокожей женщине, умудрявшейся раздражать даже своим молчанием, мучиться оставалось недолго.

Вчера, давя в себе брезгливость и глядя в ее подернутые безумием глаза, он всего лишь вежливо предложил ей переехать в квартиру матери.

Он даже посулил ей превосходную доплату.

Все оказалось бесполезным.

В этой женщине жил только страх, бессмысленно бившийся о стенки отравленного алкоголем нутра.

Он достал из саквояжа и положил на стол черный, изготовленный из кожи одной молодой эфиопской ведьмы чемоданчик, вытащил вересковую трубку и несколько колбочек с травами.

Поразмыслив, выбрал лаванду.

Когда поезд тронулся и трубка раскурилась, дверь без стука приоткрылась, и в купе зашла Варвара Сергеевна Самоварова.

Конечно, он знал, что она придет и даже знал – зачем.

Не спрашивая разрешения, она присела на диван напротив.

В ее жестах, в лице и осанке было столько внутреннего достоинства, что он лишь добродушно пожал плечами и, выказывая согласие разделить с ней дорогу, молча кивнул.

Варвара Сергеевна зевнула, сдернула с плеч прекрасную ручной работы вязаную шаль, и поджав под себя ноги, устроилась на диване. Обдуваемая легким ветерком, проникавшим сквозь щель в окне, она тут же задремала.

Нравилась она ему чем-то, эта Варвара Сергеевна…

Да и устала она, это видно.

Когда за дверью послышались шаги проводника, она открыла глаза и сказала, не обращаясь конкретно к нему, что хотела бы выпить чая.