Полина Елизарова - Черная сирень

С самого начала вылазки на крышу Арсений затеял беседу с парнишкой-экскурсоводом, мешая тому полноценно делать свою работу. Он постоянно его перебивал, ловко вплетая в его заученную речь малоизвестные обычным людям домыслы и факты.

– Да ведь он, похоже, историк, – сказал Валерий Павлович, указав головой на балагура.

– Да… город – загадка. Обычная пьянь здесь осведомлена не хуже профессора, – отозвалась расфуфыренная провинциалка.

Арсений расслышал ее слова и в ответ лишь беззлобно усмехнулся.

Девчонки радостно визжали и, притянув к себе «немца», фотографировались.

– А он еще и женат, подлец, – констатировала Самоварова, подметив, что Арсений отнюдь не стремился попасть в общий кадр. – Валер, а пойдем к ним, попросим сделать снимок на память?

– Давай!

За пару метров до стыка с третьей крышей больная нога Самоваровой предательски подвернулась, и Варвара Сергеевна, поскользнувшись на блестящей заплатке, медленно заскользила вниз.

– Валера!

В какие-то секунды Валерий Павлович, обернувшись, оценил ситуацию и, смешно шваркая подошвами, слегка опередил Варвару Сергеевну и попытался остановить ее дальнейшее скольжение. Но тут Самоварова, повинуясь инстинкту самосохранения, внезапно сомкнула колени и присела, потянув за собой и Валерия Павловича. От неожиданности он потерял равновесие, и оба с жутким грохотом растянулись на крыше.

Экскурсовод и Арсений поспешили на помощь.

– Вы чего, пенсия?! Давайте-ка, не дурите здесь! Такими молодцами были… А вечер еще только начинается. Послушайте, господа, в мои планы ни «скорая», ни тем более морг не входят! – заголосил Арсений.

– Что, голова? Колено? – боясь пошевельнуться, Валерий Павлович едва обозначал слова губами.

Голова Самоваровой оказалась у него на груди.

– Тише…

– Варя, сейчас я что-нибудь придумаю, мы эвакуируем тебя отсюда.

– Тише… Я лежу и слушаю, как у меня под подбородком бьется твое сердце, – сказала Самоварова и громко добавила: – И еще я хочу написать песню.

Компания, стряхнув с себя минутный ужас, прыснула от смеха.

– Ну, пенсия, вы даете! Вы потрясающие! За вас! – завопил Арсений и, приложившись к бутылке, снова пустил ее по кругу.

На сей раз и хмурый бизнесмен, покончив на время с делами, хлебнул с такой жадностью, словно это была обычная вода. Крякнув, вытер губы ладонью, а затем грубовато, по-отцовски, толкнув в бок застывшего истуканом подростка, сунул ему в руки бутылку.

– Что тормозишь, сынок? Пей, пока не передумал!

Сказав это, он притянул к себе и сочно поцеловал в губы перепуганную жену, уже успевшую набрать телефон службы спасения.

Через полчаса, целые и невредимые, все спустились вниз.

– Я не понимаю, почему ты так со мной поступаешь! – Она уже не кричала, но в ее голосе было столько отчаянья, что каждое выплеснутое слово было похоже на маленькую задыхающуюся рыбку. – Именно сейчас, когда мне так тяжело, так невыносимо плохо, ты собираешься уехать…

По сжатым губам и ходящим желвакам Мигеля было видно, с каким трудом ему удается вести этот диалог.

– Почему ты не идешь к врачу? Мы неделю назад договаривались, и ты обещала…

– К какому, твою мать, врачу?! Я работаю, и у меня, если ты помнишь, семья!

– В том-то и дело, что семья… Галя, мне даже твои родные дают понять, что…

– С ними все в порядке! Сыты-обуты! И, в отличие от некоторых одноклеточных, моя дочь учится на отлично.

– Это твоя заслуга, Галя. – Сделав вид, что не расслышал оскорбления, Мигель притворно смягчил голос. – Ты много в нее вкладываешь, просто сейчас…

– Что сейчас? Почему тебе понадобились эти пустые, никчемные гастроли именно сейчас?

– Галя, милая, твоя оценка внешнего мира уже давно не совсем адекватна. Я работаю. И я уже давно, наравне с тобой, вкладываюсь деньгами в нашу семью… Да, мне сделали хорошее предложение. Ты прекрасно знаешь, что это мое первое самостоятельное шоу, где я наконец смог реализовать себя как режиссер и хореограф. Меня заметили, пригласили, неужели ты не можешь…

– Хватит! – перебила она. – Вкладывается он! Только если жратвой, которую сам же и уничтожает! В тебе нет и никогда не было ничего, кроме махрового эгоизма. Чем ты лучше Амира, который отправил бабушку!

В ней клокотали самые разные мысли, они путались, сбивались в кучу-малу, и от того, как она, безо всяких пауз, перескакивала с темы на тему, от лихорадочного блеска ее глаз Мигелю становилось все страшнее за сына.

Но назад пути не было.

Он должен был ехать.

– И откуда в твоей голове могла взяться такая нелепица?

– Я уже давно пытаюсь тебе это рассказать! Я тут выждала момент, когда он рано утром пошел в душ, а Олька, как всегда, дрыхла. Я посмотрела, что он от нас прячет.

У него в шкафу, под рубашками, лежит небольшой кейс, а в нем колбы и пробирки. А ты… ты не спишь со мной почти месяц.

Мигель встал со стула и заходил по комнате.

Принялся что-то искать во всех ящиках, которые попадались ему на глаза.

Пачка сигарет, к которым с рождения Лу он не прикасался, нашлась в ящике с Галининым нижним бельем.

Вытащив сигарету и теперь уже с нескрываемой тревогой косясь на Галину, он вновь принялся мерять шагами комнату.

– Ты хоть понимаешь, что ты несешь?!

– Что слышал! В нашем доме убийца и шпион!

– Какое ты имеешь право рыться в чужих вещах?! Это был очередной сон, твои больные фантазии. А бабушка, уж извини, умерла в больнице под присмотром врачей от обширного инфаркта…

– Умерла… Ой, умерла-а-а! Предала меня. Мать предала! И меня-я-я!

Галина, задрожав всем телом так, словно только что осознала случившееся, тяжело повалилась на кровать. – И все теперь рухнуло к чертовой матери! – надрывно скулила она.

Глядя на большую, жалкую женщину, похожую на огромную, выброшенную на берег рыбу, Мигель остро почувствовал к ней сострадание.

Отшвырнув в сторону незажженную сигарету, прилег рядом.

– Галя, девочка моя, хватит… Я поговорил с Олей, все эти три дня, пока меня не будет, она постарается проводить с тобой как можно больше времени. Всего три дня… А когда я вернусь, мы вместе пойдем к лучшему врачу, да? И эти… уедут наконец. Оля сказала, на следующей неделе точно. Это роды вызвали такую тяжелую депрессию… И бабуля твоя подкачала… Но ты сильная, справишься. Мы вместе с тобой справимся, ради Лу.

Будто щелкнул капкан – она быстро обхватила его руками, вцепилась ногтями в шею и, зажмурив опухшие от слез глаза, принялась на ощупь искать своими тонкими покусанными губами его рот.

И он, повинуясь теперь уже одному только чувству долга, разжал свои губы.

Через пятнадцать минут Мигель, ощущая какой-то минутный, нездоровый восторг от лихорадочного соития, накинул на себя халат и выскользнул из комнаты в душ, испытывая острую необходимость смыть с себя его следы.