Полина Елизарова - Черная сирень

– Я тоже с удовольствием. – Он приоткрыл дверь и велел проводнику подать им чай.

– Коньяк?

– Нет.

– Да не мучайтесь вы, говорите. – Он заботливо положил в ее стакан два ломтика лимона.

Его русский был безупречен.

– Ну… Есть у меня нехорошее подозрение, из какого вы ведомства.

– Допустим, – улыбнулся он. – Но вы ведь и сами, насколько я понял, из ведомства…

– Из другого, – с достоинством кивнула Самоварова. – А моя подруга, майор Калинина, сидела у ваших в плену.

– Бывает. Сами понимаете, столько ходов подчас случается в игре, что и начала не найдешь. Хм… И чем же ее наши мучили в плену?

– Любовью.

– Ух, каковы затейники! – Он приятно для слуха, будто в бархат упал, рассмеялся.

– Как она сейчас?

– Одна, – вздохнула Самоварова.

– Вот видите! Все равно одна… Даже умные женщины бегут в эту ловушку. А смысл?

– Смысл был… Самый что ни на есть большой! Физические страдания и полная изоляция от суеты помогли ей очиститься от лишнего и позволили открыться определенному каналу.

– Да уж… Любите вы страдать, куда без этого! Хотя вы правы, канал в противном случае заблокирован… Я так понимаю, с вами произошло нечто подобное?

Самоварова не стала отвечать и повела носом, пытаясь вобрать в себя струйки дыма, змеившегося от его трубки.

– А сирень есть?

– Только в эссенции. Вдыхать я бы не советовал, слишком опасно. Можно и не вернуться из плена ее музыки. Был опыт, самому едва удалось выскочить, – и он на какие-то секунды словно погрустнел.

– Я знаю, что вы задумали. И я не понимаю, зачем это нужно вашему ведомству…

– Зачем? – лукаво улыбнулся он. – Все дело в прекрасном виде, который открывается с балкона той квартиры.

– Что за вид?

– На Дом правительства, точнее въезд в него.

– Допустим… Но с чего вы взяли, что люди из нашего ведомства немедленно придут к ней с обыском и найдут то, что вы там сегодня оставили? На каком основании? И потом у нее железное алиби, голубки-то уже там, – Самоварова махнула рукой по ходу движения поезда, – а она осталась.

– Варва-а-ара Сергеевна! Вы же были одним из лучших следователей в своем отделении, а может, и во всем городе. Всего-то три часа пятьдесят минут – и раз! – уже в другом городе, меньше получаса на все дела, еще около четырех часов – и снова дома. С балконом и видом. Цена вопроса – одна ночь. Дети спят, мать с сестрой, не выдержав, ушли, свидетелей нет.

– Ну допустим… А билет, а паспорт? Она должна была где-то засветиться.

– Вы же понимаете, на что способна женщина, раздираемая яростью! К тому же мораль там давно анестезирована: если почту сожителя можно взломать, почему бы и паспорт не украсть… Да и кто здесь, в такой-то час, что-то особо проверяет?

– Тем не менее, чтобы найти у нее оружие, из которого, как я догадываюсь, вы недавно стреляли по голубям, нашему ведомству понадобятся веские основания для проведения обыска. А их у вас нет! Так что шито все это белыми нитками.

– Конечно, белыми! – Он от души рассмеялся, и по его гладко выбритым щекам затанцевали ямочки. – Варвара Сергеевна, я совсем не уверен в том, что ваши что-то найдут. Для нас главное, чтобы она это нашла.

– Зачем? – у Самоваровой похолодело внутри.

Она поняла, что ошиблась в своих предположениях. И только сейчас ее осенила догадка, из какого он ведомства на самом деле.

Его скорый ответ ее догадку подтвердил.

– Чтобы показать ей самым наглядным образом, что любая мысль материальна, и уж тем более такая горячая.

– Здесь уместней было бы сказать горячечная, – упавшим голосом поправила она.

– Простите, я не носитель языка. Но обязательно запомню.

Варвара Сергеевна почувствовала невыносимый холод.

Она встала и прикрыла окно.

Затем вернулась на свое место и, наклонившись к нему, прошептала глядя в его черные, как угли, глаза:

– Оставьте это, прошу.

– Варва-а-а-ра Сергеевна! Ну что вы, ей-богу! Как же мне нравится эта присказка – «ей-богу», родные моей девушки так часто говорят… Как военный человек, вы должны понять меня, такого же, кстати, военного: приказ есть приказ.

– Она и так плоха, вы сами, проживая у нее, могли в этом убедиться.

– Плоха, хороша… А кто ее такой сделал?

– Я не знаю.

– Да все вы знаете, Варвара Сергеевна, и давайте-ка начистоту! Все там было, чего у других нет: хорошая генетика, прекрасная квартира, спецшкола, красота, балет, молодой влюбленный муж, который тогда сам, я замечу – сам сделал ей предложение, и от всего, кстати, сердца… Здоровый умный ребенок.

– У нее уже двое.

– Я помню.

– Ее муж, мелкий жулик, выпивал и гулял.

– А-ха-ха! Мелкий жулик! Вы полагаете, что для вашего общества это великое преступление?

Отсмеявшись, он вдруг совершенно серьезно спросил:

– И почему он стал таким, Варвара Сергеевна?

– Просто слабый, заурядный человек…

– Как ваш бывший муж?

– Возможно, – поморщилась Самоварова.

– Нет, моя драгоценная, вовсе нет! Слабых людей не бывает, вы, люди, все одинаковые. И все особенные. А он всего лишь принял рядом с этой женщиной единственно возможную форму. Она всегда слышала то, что способна была услышать, а не то, о чем он хотел сказать. И насколько я знаю, сейчас он счастлив.

– Да-да… Из одного сюжета он просто перескочил в другой, такой же, по сути, заурядный…

– Пусть так. Но новый сюжет, в отличие от предыдущего, позволяет ему чувствовать себя счастливым. Не это ли главное? И не это ли вам, после стольких лет заточения, удалось ощутить рядом с вашим другом?

Варвара Сергеевна густо покраснела и жестом попросила больше не задавать ей личные вопросы.

– И все же это слишком жестоко… А эти двое, к кому вы сейчас направляетесь, они-то в чем виноваты?

– Ни в чем… Таков расклад. На двух развратников станет меньше, велика потеря.

– Каждый второй развратничает и обманывает близких.

– Варвара Сергеевна! Вы уже искали справедливости, себя не пожалели, работы любимой лишились, дочь родную чуть не потеряли… И это ни к чему не привело. Вам мало? Вам жаль эту женщину? Пустую самовлюбленную женщину?

– Жаль, – вдруг горько заплакала Самоварова.

– Вам не ее жаль, а бедолагу Плешко, которого вы в клетку по ошибке засунули, все еще жаль. Но его же выпустили!

– Угу… С двумя сломанными пальцами и прободной язвой желудка.

– Что ж, бывает… Не казните себя больше, он был виноват.

– В чем?!

– В том, что жил не с живым человеком, а с придуманным образом, за свою слепоту и пострадал.

Самоварова растирала по щекам слезы.

– Да не убивайтесь вы по ним, Варвара Сергеевна! Неправы все. Всегда и все. Но можно быть неправым и идти, а можно быть неправым и стоять.

– Кто это сказал?

– Одна славная женщина, – вздохнул он, – немного похожая на вас…