Дэвид Шейфер - Пожиратели облаков [litres]

С окончанием просеки взгляду открылся дол. В сотне метров впереди, под сенью трех деревьев, виднелся обшитый брусом сельский дом с беленым покосившимся сараем по соседству.

На подходе к дому послышалось, как хлопнула на пружинах сетчатая дверь, и на широкое крыльцо вышла какая-то женщина.

– Малыш, ты вернулся! – воскликнула она.

В голосе слышались неподдельная любовь и облегчение. Женщина даже улюлюкнула, и ее голос звонко разнесся на всю долину.

Лео сидел на кухне лачуги рядом с женщиной, что так обрадовалась появлению Трипа. Представилась она Констанцией Ноззикинс. Лео помогал ей тем, что лущил горох. Лачуга восхищала его своей натуральностью, тем, что она рублена от руки. В ней была кухня, подобие гостиной, спальня и гостевая на чердаке.

Набрав из ведра с водой картошин, Констанция почистила их и стала нарезать. Нож был острый.

– Что это за растения? – поинтересовался Лео, занятый лущением у окна. – Их там что, полный кратер?

– Это кальдера [95] Огромная котловина вулкана, образующаяся после крупного извержения и разрушения кратера. , а не кратер, – поправила его Констанция. – А так ты прав, они занимают всю площадь: четыреста шестьдесят акров. Наш последний урожай. – Звонко гремя кастрюлями и сковородками на деревянной перемычке, она выискала нужную. – Один из наших лучших участков. Тут, видимо, и высота сказывается, и почвенный кремнезем. Ну и отдаленность, само собой. Ни у кого такого урожая нет, как у нас, – объявила она с гордостью.

«Урожая чего ?», – хотел спросить Лео, но она перебила:

– Сколько там у тебя?

Имелся в виду горох. Лео накренил чашку, чтобы показать.

– Нужно еще столько же, – указала Констанция. – Нас нынче шестеро.

Лео, спорый на руку и в азарте от соревнования с самим собой, ухватил из мешка очередную пригоршню стручков.

Солнце уже снижалось к дальней закраине кольцевой стены, и через западные оконца кухни струился предвечерний свет. Вечер медленно подступал, подкрадываясь по широкому массиву загадочных растений.

Констанция перешла к грибам. «Тук-тук-тук» – дробно стучало по доске острие ножа, насекая грибы на мелкие аккуратные кусочки.

– Это что, «травка»? – спросил Лео.

Марихуанных плантаций он вблизи не видел ни разу (обложки регги-альбомов не в счет).

Констанция прервала свое занятие.

– Лео, посмотри на меня, – требовательно сказала она, оборачиваясь. Он посмотрел непринужденно и открыто.

Прошло несколько секунд. На лице Констанции различалось беспокойство.

– Что, гороха не хватает? – спросил Лео.

– Давай-ка выйдем на минутку в гостиную, – вместо ответа сказала она.

Через распашные невысокие створки они прошли в гостиную, где за деревянным столом сидели Лейла, Марк, Трип и еще один гость, представившийся Романом Шэйдсом (Лейла сказала, что знакома с ним по Дублину). Было понятно, что Марк здесь в одиночку, а те втроем против него.

– Да поймите же вы, – внушал Марк, – помочь я вам помогу. Но с этой вашей чудаковатой проверкой связываться не желаю.

– Роман, – с ходу вклинилась женщина. – Я-то считала, нам здесь предстоит только одна проверка?

– Верно, – повернулся к ней Роман Шэйдс.

– Что верно? Как быть с этим парнем? – Констанция секунду помолчала. – Ведь я думала, он наш. А затем пригляделась и вижу, что вроде как нет. Настоящее его имя, по-моему, Лео Крэйн.

Лео это бесцеремонное выяснение его личности, стоящей здесь же, показалось несколько невежливым.

– Монтес, – резко, прямиком обратилась Констанция к Лейле, – ты ручаешься за обоих этих ребят?

– Я ручаюсь за Лео. А он ручается за Марка.

– Я вот тоже насчет него раздумывал, – сказал Трип. – По манифесту отбора он значился как «типичный», но по пути сюда вроде как перековался. Возможно, Портленд его поменял.

Тут к Лео обратился Роман:

– Ты не дневниковец?

– А что определяет, он я или нет? – спросил Лео.

– Видимо, проверка зрения, – с сарказмом сказал Марк. В своих разбухших погибших башмаках он смотрелся поверженным мушкетером.

– Нет, так не пойдет: посторонние в доме, – вмешалась Констанция, обращаясь исключительно к своему бойфренду и Роману Шэйдсу. – Надо их обоих протестировать.

В руке она по-прежнему держала нож; в воздухе попахивало опасностью.

– Да пожалуйста, проверяйте, – бодро сказал Лео, усаживаясь за стол. – Я уж столько тестов проходил, что вошел во вкус. Валяйте.

Констанция водрузила на стол видавший виды компьютер, что-то там понабирала, понастраивала и поставила перед Лео. На экране был массив из каких-то цифр и символов, нечто среднее между арабскими письменами и масонской тайнописью.

– Погоди. Пока не смотри, – строго сказала Констанция.

Да бог ты мой . Какое, однако, спокойствие. Все это ощущение необычности – как летним вечером в детстве, когда они с сестрами на еще теплом плитняке у бассейна играли в настольные игры. Лейла сидела рядом. Лео тайком на нее посмотрел. Она ему улыбчиво кивнула. Наверное, вот почему ему так спокойно. Он тоже ей улыбнулся.

– Так. Всё, теперь смотри, – сказала Констанция.

Лео посмотрел. В глазах слегка плыло, примерно как когда смотришь на двухслойную стереооткрытку.

– А читать-то как?

– Как хочешь. Просто вбирай в себя.

– Да уж вобрал. Это, что ли, и есть фишка?

– Вопросы задавать нельзя, – осекла Констанция.

– Ты даже не должен этого хотеть, – добавил Роман.

Чего накинулись-то. Лео поглядел на Лейлу. Она ему снова кивнула.

– Ты смотришь или нет? – резко спросила Констанция.

– Ну да. Уже и посмотрел.

– Почему тогда нет номера?

– А я здесь при чем? – хмыкнул Лео.

– Можешь по-другому? Угол смени, что ли.

Лео вгляделся снова, на этот раз пытливей, и тут различил за экраном еще один – другой набор символов, или тот же, но в другом порядке. В мозг, свиваясь и разветвляясь, хлынул поток взаимосвязей – как дыра правды, только на этот раз берущая начало где-то внутри. Он слегка качнулся вперед. Что это, припадок? Тогда почему нет неприятных ощущений? По всем отзывам припадки ассоциируются с чем-то негативным. При этом ощущалось залипание времени, памятное по лихорадочным ночным ужасам, когда он в детстве валялся с высокой температурой. Ребенком Лео был болезненным, школу пропускал порой неделями; неделями, когда в большущем таунхаусе были только он и мама. Она размешивала пузырьки в имбирном ситро, клала прохладную ладонь на его пылающий лоб, и вместе они смотрели телевикторины. Не так уж плохо. Только вот ночами, с температурой под сорок, слух у него обострялся настолько, что становилось слышно, как своим темным знанием вибрируют шкафы. Что-то подобное ощущалось и при проверке зрения, только знание вливалось хорошими новостями, во всяком случае не устрашающими. От столешницы ощутимо веяло добротной столешностью. Свет и чудесность вливались в окна. Лица на телах пестрели цветовыми пятнами – светозарные, открытые.