Дэвид Шейфер - Пожиратели облаков [litres]

«Травка» действительно была замечательная – чистая, быстродействующая, прямо как в кино у курильщиков. Марк предложил сделать самокрутку и Констанции, но она отмахнулась с откровенной неприязнью.

«Ладно, нам больше достанется» .

– Это все с тех растений?

– В основном нет. Они дают новофилум. Но пыльца – ты не обращал внимания, на листьях есть такая зеленая бахромка? – очевидно, имеет свойства каннабиноида. Это свойство пригождается в тех редких случаях, когда наши фермы обнаруживают полицейские кордоны. Они думают, мы просто растим коноплю с ботаническим подходом. Уничтожают ее и сжигают, не догадываясь, что это на самом деле.

– И что же это?

– Люди вроде тебя, наверное, назвали бы эти растения компьютерами.

– Как понять: люди вроде меня?

– Незрячие. Без проверки зрения.

– Во как. А вы? Вы их как называете?

– Тоже никак особо не называем. Растения и растения. Они живут в параллельном мире, рядом с нами. Но с ними можно контактировать.

Марк ничего не понял. Это как – растительные компьютеры? Компьютерные растения?

– Вот смотри, – видя его растерянность, стала объяснять Констанция. – Мы, люди, когда-то спустились с деревьев, создали язык, научились его фиксировать письменно, а потом и кодировать электронно, единичками и ноликами на крохотных устройствах.

– Это типа об истории с каменного века по семидесятые – так, что ли?

– В каком-то смысле. Ну и вот. У нас здесь нечто совершенно другое. Оказывается, среди нас, людей, всю дорогу уже существовал другой, первородный язык. Может статься, мы владели им лучше, когда еще жили на деревьях. Он везде – в воздухе, почве, воде. Его у нас не отнять. Он всюду, везде вокруг нас. Другие для записи все еще используют платы и схемы, жесткие диски. Называют это «облаком», и что? Зачем? Это их облако тяжкое, металлическое, надсадно жужжит.

– Хм. Но если эта ваша штука настолько прогрессивней, чем у них, к чему вам занимать оборонительную позицию? Взяли бы и смели вашими растениями тех недоумков.

– Марк. Нужны годы, чтобы досконально понять, что делать с этим знанием. Оно так ново. Проверка зрения и та до сих пор для нас загадка. А эти лэптопы, что мы конструируем, выполняют лишь самые начаточные функции. Когда же в игру вступил этот ублюдок Поуп, Комитет навалился на нас всем своим весом. Возможно, они даже изыскали способ подделывать проверку. Так в райский сад попали червивые яблоки, и в цепи нашей разведки и безопасности стали случаться пробои – хуже того, они происходят все чаще. Так что времени у нас немного. Можно сказать, его нет вовсе. Синие птицы из «Блюберда» кружат над нами стаями, мчатся по следу. Отслеживают, выклевывают по одному. С каждым днем опасность нарастает. Если же они нас схватят, то завладеют всем – нашей наукой о растениях, о мозге. Все классифицируют, превратят в деньги. Корпоративный захват, конфискация, трофеи войны с террором. Война, она же все спишет.

Марк оглядел густую синь ночи.

– Наверно, не очень-то правильно рассказывать такое непроверенным? А впрочем, вы ж в любой момент можете сделать меня недостоверным. Или скормить тем вашим растениям.

– Рассказываю я тебе потому, что ты к нам присоединишься, – сказала Констанция как о чем-то решенном и, доверительно подавшись, спросила: – Ведь это так? Ты же для этого сюда явился? Чтоб надраться и как в омут головой – мол, нате, чтоб вас всех!

Марк, прищурясь, томно затянулся косячком.

– А вот Лео мне сказал, что у меня больше не будет секретов. Как быть с этим? Я так не хочу.

– Понятно. Лео – парень со странностями. У него вон и число какое низкое. Как будто он уже и без того один из нас. А насчет секретов я с ним не согласна. У меня самой их знаешь сколько? В том числе и такие, какими бы я делиться не хотела. А сегодняшний его выплеск, он скорее отражение органики всей этой ситуации.

Марк качнул головой, намекая, что недопонял.

– Он влюблен в ту красавицу, – сказала Констанция, как будто это нуждалось в разъяснении. – Я понимаю, Марк: нелегко это, смыкаться с другими. Да и я на тебя нынче наехала, заставила упираться. Мне, между прочим, нравится, что ты скептик. Я тоже такая была. И есть. Нам нужны такие, как ты. А насчет своего драгоценного «я» не переживай. Оно останется при тебе, в целости-сохранности. Да еще и расширит твой диапазон. Проверка знаешь чем полезна? От нее самоуверенные начинают задумываться, а лежебоки шевелиться; циники становятся милосердней, а пофигистам мир перестает быть до лампочки. У человека открываются глаза; до него доходит, что ему надо делать в этой жизни. И высвечивается число. Мы узнаём, кто ты такой и что ты с нами. И не будем просить тебя о том, чего б нам от тебя хотелось, если тому есть противопоказания: вдруг ты струхнешь и вильнешь в сторону. Все же люди.

– А если число окажется плохим? Покажет, что я червивое яблоко?

– Я не думаю, Марк, что ты такой. А ты?

Нет, конечно. Хотя не мешает взглянуть .

Снова комната. Большой деревянный стол.

– Какое при этом будет ощущение? – спросил Марк у Романа Шэйдса.

– Большинство дневниковцев сообщают о насыщенном, приятном мгновении. Сразу после проверки обычно наблюдается всплеск коммуникабельности. Но пик проходит – в смысле, как у всех ярких ощущений. Главное то, что остается после.

Яркие ощущения и их последующий сход – это было Марку знакомо.

– С ощущениями я справлюсь. Главное, чтобы я потом не стал оболваненным джихадистом вашего хваленого проекта.

– Обещаю, что этого не произойдет, – заверила Констанция, чем-то напомнив Марку маму двадцатилетней давности, когда он был еще мальчишкой.

Марк посмотрел на экран. Ощутил, что делает глубокий вдох… и вот уже все завершилось.

Он снова сидел за столом. Постойте-постойте, что значит снова ? Уау! Это все равно что смена ночи и дня, с единственным свидетельством (все сидят на тех же местах), что ощущение длилось не дольше секунды. Как придурковатая шалость школьных перемен, когда твой товарищ учащенно дышит, а ты затем пережимаешь ему дых, и он ненадолго лишается чувств (в школе они называли это «засыпанием»). Марк устроил себе экспресс-проверку: он сейчас сидит в сетевой бригаде хакеров и шпионов; по-прежнему хочет накатить и принять душ; по-прежнему осуждает административно-командные методы управления. Отлично, никаких подковерных шпилек.

Констанция зачла ему его число. Хотя могла этого и не делать: в уме он фактически его предугадывал. Внутри складывались комбинации из трех-четырех цифр, давая образы-сполохи, сращивающие эти компоненты воедино. Свое число он мог без запинки произнести в прямой и обратной последовательности; знал его не хуже собственного имени.