Хосе Сомоса - Соблазн

– Деревянными… Стены были деревянными…

Я замолчала и принялась изучать ее лицо, не находя в нем ничего, что контрастировало бы с пронизанными солнцем листочками за ее спиной. Но, по крайней мере, теперь я знала, что до ее памяти можно достучаться. И хотя я хорошо помнила, что именно рассказывала она некоторое время назад о том месте, где ее держали, нужно было, чтобы она сама еще раз это повторила.

– Да, деревянные, точно… – поддакнула я. – Ты говорила, что подолгу лежала и видела только потолок… Ты, должно быть, очень хорошо запомнила этот потолок… Он был, наверное, гладкий…

– Я так рада видеть тебя, Жирафа… – произнесла она. – Ты – супервумен.

– Я тоже рада видеть тебя, Сесе.

– Мы столько всего вместе пережили…

– Да, конечно, но это, с Ренаром, сделала ты – совсем одна.

– Да, я, – согласилась она.

– Он держал тебя месяц, целый месяц в этой темнице… – Вдруг я умолкла: слова обжигали горло… Сделав глубокий вздох, я продолжила: – Месяц в этом ужасном месте, с деревянными стенами, со множеством темных коридоров… и этот потолок…

– Только один.

Я остановилась:

– Что-что?

– Я думала, что их много, но был всего один коридор – прямой… – Она подняла худущий указательный палец, и на ее запястье я увидела шрам от кандалов, в которых держал ее Ренар.

Я почувствовала, как забилось сердце – так сильно, что мне показалось, будто удары его слышит и Клаудия, но вдруг до меня дошло, что она меня даже не видит: словно кто-то вошел в ее глаза и тень его падает на ее зрачки изнутри.

– Сначала я этого не знала… Мне завязывали глаза, прежде чем переводить из камеры в камеру… Затем он повязку снял. Трудно играть маски, когда ничего не видишь…

Я согласилась, стараясь ее подбодрить.

– Но я начала играть их даже раньше, Жирафа… Я испробовала все… «Не сдавайся, только не сдавайся», – говорил он мне…

– Кто? – перебила ее я.

– Что?

– Кто тебе говорил «не сдавайся, только не сдавайся»?

Она улыбнулась, поглаживая лежащий на коленях плед. В саду было тихо. Время от времени тишину нарушала проезжавшая по улице машина, скрытая от наших глаз оградой и зеленой изгородью.

– Доктор Женс всегда это говорил, Жирафа.

– Да, но ведь мы говорили о Ренаре.

– О Ренаре? – Она несколько раз мигнула, и лицо ее как будто изменилось, словно свеча подтаяла от пламени.

Я решила зайти с другого конца:

– Не важно. Ты помнишь комнаты?

– Камеры.

– Ну да, камеры.

– Без брусьев… Деревянные двери… Иногда он оставлял меня спать на полу… И он всегда верил в меня, многому меня научил…

У меня пересохло во рту. По спине поползли мурашки, будто ящерица пробежала.

– Ты теперь говоришь о Женсе, Сесе.

– Нет, о Ренаре… Он целый месяц держал меня там, внутри…

– Но ты имела в виду доктора Женса. Ты сказала «он всегда верил в меня, многому меня научил»…

– Да, Женс. Он верил в меня. Он целый месяц держал меня там, внутри, но я сожгла ему душу…

– Ты говоришь о Женсе или о Ренаре, Сесе?

Сладкий голосок Нели с порога дома прозвучал не так сладко, как обычно:

– Слушай, извини, но лучше бы тебе прекратить… Ты ее изматываешь…

Я не обратила внимания на Нели, направившуюся к нам, и ласково погладила Клаудию по плечу:

– Сесе, ну пожалуйста, вспомни… Ты видела там Женса? Видела ты доктора Женса, когда была в этих камерах ?..

Ее глаза не изменили выражения, они все так же смотрели на меня с пустой кровожадностью. Но губы ее дрожали.

– Клаудия, ты меня слышишь?..

Еще одно тело оказалось между нами.

– Все уже хорошо! – властно объявила Нели, обнимая свою маленькую. – Посмотри только, что ты с ней сделала! Ну-ну… Ничего страшного, я с тобой… – Она остановилась лишь для того, чтобы метнуть в меня гневный взгляд. – Будет лучше, если ты уйдешь, Диана…

Я извинилась, распрощалась с обеими и пошла к калитке. И пока я шла, вновь зазвучал задумчивый голос Клаудии:

– Там были цифры и буквы на балках… Я их считала… Два а, два бэ, четыре…

«Ну пожалуйста, Мигель, ответь мне».

Я звонила ему несколько раз – и домой, и на мобильный, но ничего, кроме голосовой почты, так и не услышала. Припомнила, что в субботу, навещая меня в «мастерской», он говорил мне, что проведет выходные в «Хранителях», где будет готовить наживок к спецоперации по внедрению в южную банду торговцев белым товаром. На работе он обычно телефон отключал. Наконец я решила оставить сообщение, чтобы он перезвонил. Говорила спокойно, как всегда, чтобы не вызвать подозрений, если нас прослушивают.

В тот момент казалось возможным уже все.

Когда я вернулась в город, шел уже девятый час. Смеркалось, но мысль вернуться в свою одинокую квартирку не прельщала. Только не после того, что я узнала, или мне казалось, что узнала, в результате визита к Клаудии. Нужно было с кем-то поговорить. И вдруг я сообразила, с кем именно.

Я даже не стала предварительно звонить. Было воскресенье, консультация все равно закрыта. Но как-то он сказал, где живет, прибавив, что я могу приходить, когда захочу.

Дом был роскошный, хотя чем-то напоминал одинокий остров или окруженную стенами крепость. Модный ночной клуб на первом этаже уже был открыт. Я набрала на домофоне номер квартиры и подумала, что, если его нет или он не захочет меня принять, поеду в «Хранители». Однако после визуального изучения через две установленные при входе камеры дверь открылась.

Он ждал меня десятью этажами выше, перед дверью своей квартиры.

– Бог мой! – произнес он, увидев меня.

Доктор Аристидес Марио Валье выглядел как всегда – при полном параде и в облаке парфюма, элегантная светло-зеленая рубашка навыпуск и к ней брюки цвета бильярдного сукна. Белоснежная шевелюра тщательно уложена, стекла очков сияют.

– Со мной все в порядке, – сообщила я, понимая, что мой вид свидетельствует об обратном. – Знаю, что свалилась как снег на голову, и если помешала, то уйду. Серьезно.

– Нет, не помешала. Проходи.

Интерьер квартиры, просторной и комфортабельной, включал разного рода подсветку и индейские артефакты, как и в его кабинете, и свидетельствовал о состоятельности и хорошем вкусе хозяина. Огромный телеэкран на стене гостиной беззвучно показывал новости. Валье сел, вернее, уронил себя на низенький пуф, а мне предложил удобное анатомическое кресло.

– Я знал, что это ты, – сказал он, внимательно изучая боевые раны на моем лице и руке. – Я знал это. Понял сразу, как только в пятницу появилась эта новость, но не хотел звонить – из уважения к твоей… твоей работе.

– Правильно сделал. Спасибо тебе.

– Как ты? – Он говорил шепотом, словно громкие звуки могли превратить меня в руину.

– Хорошо, правда. Все вышло удачно. – И я посмотрела на повязку на пальце. – Полагаю, могло быть и лучше, но могло и хуже.