Дебора Харкнесс - Открытие ведьм [litres]

– Это всего лишь кровь из моего запястья, Диана, – она капает в твою рану. Тебе больно, я знаю, но вампирская кровь запечатает артерию лучше любого хирурга. Не волнуйся: крови очень мало и от наружного применения ты вампиром не станешь.

Теперь я хорошо представляла, что происходит с моим разорванным горлом: каждая капля мгновенно заживляла ту частицу ткани, на которую падала. Вампир, делающий такую операцию, должен был превосходно владеть собой. Вскоре жгучая капель прекратилась, и Мириам с легким облегчением сказала:

– Готово, остается наложить швы. – Ее холодные пальчики принялись за дело. – Не хочется оставлять шрам, но Мэтью в беспамятстве сильно тебя попортил.

– Теперь перенесем тебя домой, – сказал Мэтью.

Несли меня вдвоем: он держал плечи и голову, Маркус – ноги, Мириам с докторским саквояжем шла рядом. У опушки нас ждал «рейнджровер» с распахнутыми задними дверцами. Мэтью, которого сменила Мириам, залез внутрь.

– Мириам… – прошептала я, и она наклонилась. – Если что-то пойдет не так…

Я надеялась, что она поймет все без лишних слов. Хорошо бы, конечно, остаться колдуньей, но стать вампиром лучше, чем умереть.

Она внимательно посмотрела мне в глаза и кивнула:

– Постарайся все же не умирать. Он убьет меня, если я выполню твою просьбу.

Мэтью, когда меня загрузили в машину, болтал всю дорогу и целовал меня, когда я начинала засыпать, – от каждого поцелуя меня встряхивало.

Сара и Эм, собрав подушки со всего дома, устроили мне постель у камина в гостиной. По щелчку Сариных пальцев загорелся огонь, но меня все еще колотило.

Мэтью уложил меня, укрыл парой стеганых одеял и отошел пошептаться с Маркусом. Пока Мириам бинтовала мне шею, я слушала их разговор.

– Это то, что ей нужно, – нетерпеливо убеждал отца Маркус. – Я знаю, где у нее легкие, и ничего не проткну.

– Она сильная, обойдется без центрального катетера, – отрезал Мэтью. – Займись-ка лучше тем, что осталось от Жюльет.

– Ладно, займусь.

Хлопнула парадная дверь, завелся «рейнджровер».

Старинные часы в холле отсчитывали минуты, я согревалась, но Мэтью все время дергал меня за руку, не давая забыться.

Наконец Мириам вымолвила волшебное слово: «Стабильна», теперь ничто не мешало уплыть в блаженную темноту. Сара и Эм поцеловали меня и ушли, Мириам отправилась следом. Мы остались с Мэтью вдвоем в блаженной тишине, но тут мне вспомнилась Жюльет.

– Я убила ее.

Сердце бешено забилось.

– У тебя не было выбора, ты защищалась, – безапелляционно заявил он.

– Это не так. Колдовской огонь…

Лук и стрела появились в моих руках, лишь когда в опасности оказался Мэтью.

– Завтра поговорим, – сказал он, целуя меня.

Но кое-что я должна была сказать ему прямо сейчас:

– Я люблю тебя.

Перед тем как меня утащила Сату, я не успела произнести этих слов – скажу теперь, пока еще что-нибудь не стряслось.

– Я тоже тебя люблю. Помнишь наш ужин в Оксфорде? – прошептал он мне в самое ухо. – Тебе хотелось узнать, какова ты на вкус.

Я кивнула.

– У тебя медовый вкус. Вкус надежды.

Я хотела улыбнуться и тут же заснула, но это не был целительный сон. Я металась между Ла-Пьером и Мэдисоном, между жизнью и смертью. Недавно призрак старухи говорил, что на распутье стоять опасно, и теперь смерть терпеливо дожидалась, когда я наконец выберу одну из дорог.

В ту ночь я преодолела несчетное количество миль, и за мной постоянно кто-то гнался по пятам: Герберт, Сату, Жюльет, Питер Нокс. Мэтью всякий раз встречал меня в доме Бишопов – иногда вместе с Сарой, иногда с Маркусом, но чаще один.

Глубокой ночью кто-то стал напевать мелодию, под которую мы тысячу лет назад танцевали у Изабо в Сет-Туре. Пел не Мэтью и не Маркус – они разговаривали, – но я слишком устала, чтобы разбираться, откуда доносится музыка.

– Где она выучила эту старую песню? – спросил Маркус.

– Дома. Господи, она даже во сне храбрится. Болдуин прав: плохой из меня стратег. Надо было это предвидеть.

– Герберт рассчитывал, что ты и думать забыл о Жюльет, ведь это было давно. И знал точно, что Диана будет с тобой, – сам хвастался, когда звонил мне.

– Да. У меня хватило самонадеянности думать, что со мной ей ничего не грозит. Герберту это мое свойство известно.

– Ты пытался ее защитить, но не смог. Да и никто бы не смог. Не ей одной пора перестать храбриться.

Кое о чем Маркус не знал, а Мэтью забыл. В памяти всплыли обрывки одного разговора, пение прекратилось, и я сказала:

– Я же говорила тебе. – Я искала в темноте Мэтью, но нащупала только мягкую шерсть, пахнущую гвоздикой. – Говорила, что храбрости у меня достанет на нас обоих.

– Диана… Ну-ка, посмотри на меня!

Разлепив веки, я увидела его лицо в нескольких дюймах от своего. Одной рукой он поддерживал мою голову, другой – поясницу с выжженным полумесяцем.

– Вот ты где. Мне снилось, что нас разлучили.

– Нет, милая. Мы вместе, мы в твоем доме. Больше не нужно быть храброй – теперь моя очередь.

– Разберешься, по какой дороге нам идти?

– Я найду путь. Отдыхай, я обо всем позабочусь.

Глаза у него были зеленые-презеленые.

Я снова заснула и бросилась убегать от Жюльет и Герберта. К рассвету сон стал крепче, и проснулась я только утром. Я лежала совершенно голая под несколькими толстыми одеялами, как в британской реанимации. Левая рука была перевязана, из правой тянулась трубка, шею чем-то залепили. Мэтью сидел на полу, подтянув к себе колени и прислонившись к дивану.

– Мэтью… со всеми все хорошо? – Язык точно ватой обложило, пить хотелось ужасно.

– Просто чудесно. – С заметным облегчением он взял меня за руку, поцеловал в ладонь и поглядел на запястье, где ногти Жюльет оставили красные следы.

Услышав наши голоса, в комнату потянулись остальные. Первыми явились тетушки. Сара думала о чем-то своем, под глазами у нее залегли тени. Эм, хотя и усталая, тут же кинулась гладить меня по голове, уверяя, что все будет хорошо. Потом меня осмотрел Маркус и сурово констатировал, что я недостаточно отдохнула. И наконец Мириам выгнала всех вон, чтобы сменить бинты.

– Насколько все было плохо? – спросила я, когда мы остались одни.

– Если ты про Мэтью, то очень плохо. Потерю, даже угрозу потери, де Клермоны переносят неважно. Изабо после смерти Филиппа вела себя еще хуже. Хорошо, что ты выжила, – я не за себя одну радуюсь. – На удивление аккуратно она помазала мои раны.

Представив себе Мэтью, одержимого жаждой мщения, я поскорее зажмурилась.

– Расскажи мне о Жюльет.

Мириам предостерегающе зашипела:

– Это не моя история. Мужа своего спрашивай. – Она отсоединила капельницу и, помогая мне влезть в старую Сарину фланелевую рубашку, заметила знаки на спине.