Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики (сборник)

В Радбек-Сити его чуть не растерзали репортеры; все вокруг буквально кишело ими. Протолкавшись сквозь толпу, он вошел в здание суда и плюхнулся на скамью рядом с Гаршем в девять пятьдесят восемь. Старик кивнул:

– Сиди здесь. Сейчас выйдет Хиззонер.

Появился судья, и секретарь провозгласил древнюю формулу:

– …Приблизьтесь, и вас выслушают!

Гарш проворчал:

– Этот судья у Брудера на поводке.

– Тогда что мы здесь делаем?

– Ты платишь мне, чтобы беспокоился я. Любой судья хорош, когда он знает, что за ним внимательно наблюдают. Оглянись.

Торби осмотрелся. Помещение забито представителями прессы, так что простым гражданам даже стоять было негде.

– Я неплохо потрудился, поверь мне. – Гарш ткнул пальцем в первые ряды. – Вон тот носатый толстяк – посланник Проксимы. А старый мошенник рядом с ним – председатель Комитета по законности. А вон тот… – Гарш умолк.

Дядю Джека Торби не увидел, но судья Брудер восседал за другим столом, не глядя на юношу. Леда тоже не появлялась, и Торби остро почувствовал одиночество. Покончив со вступительными формальностями, Гарш уселся и прошептал:

– Юная леди велела передать, что она желает тебе удачи.

Торби принял участие только в даче показаний, и то после многих отводов, контротводов и предупреждений суда. Произнося формулу присяги, он заметил в первом ряду отставного председателя Верховного суда Гегемонии, который как-то раз обедал в Радбеке. Что происходило потом, Торби не помнил, потому что давал показания в глубоком трансе, окруженный гипнотерапевтами.

Несмотря на то что каждый пункт обсасывался до бесконечности, лишь однажды слушания едва не приобрели драматический характер. Суд принял возражение Брудера, выдержанное в таком тоне, что по рядам прокатился возмущенный ропот и кто-то даже застучал ногами. Судья побагровел:

– К порядку! Иначе судебный пристав очистит зал!

Началось рассмотрение вопроса об удалении публики из зала, сопровождавшееся протестом репортеров. Однако передние ряды сидели неподвижно, не сводя глаз с судьи. Высокий посланник Веганской лиги наклонился к своему секретарю и что-то ему прошептал; тот зашелестел клавишами стенографической машинки.

Судья прочистил горло:

– Пока не прекратится беспорядок… суд не потерпит неуважительного отношения…

Торби не без удивления выслушал его заключительную реплику:

– …Из чего следует вывод, что Крейтон Бредли-Радбек и Марта Бредли-Радбек погибли одновременно в результате катастрофы и отныне считаются умершими. Да упокоятся их души в мире. И пусть будет сделана соответствующая запись. – Судья ударил по столу своим молотком. – Если имеются завещания и если здесь присутствуют опекуны или душеприказчики, то пусть они подойдут ко мне!

О собственных акциях Торби даже не упоминалось. Он расписался в получении сертификатов в комнате судьи. Ни Уимсби, ни Брудер при этом не присутствовали.

Когда они с Гаршем выходили из зала, юноша глубоко вздохнул:

– Мне даже не верится, что мы наконец победили.

Гарш усмехнулся:

– Не обманывай себя. Мы лишь выиграли по очкам первый раунд. Дальнейшее обойдется куда дороже.

На лице Торби появилось глубокое разочарование. Их окружили охранники Радбека и принялись расталкивать толпу.

Гарш оказался прав. Брудер и Уимсби крепко сидели на своих местах, управляли «Радбек энд ассошиэйтс» и сдаваться не собирались. Торби так и не увидел доверенностей, выданных его родителями. В сущности, он лишь хотел убедиться в том, что, как он подозревал, единственное различие между теми бумагами и документами, подготовленными судьей Брудером, состояло в словах «подлежит отмене» и «подлежит отмене только по обоюдной договоренности».

Однако, как только суд потребовал предоставить доверенности, Брудер заявил, что они были уничтожены при очистке архивов от ненужных бумаг. За оскорбление суда его приговорили к десяти дням заключения, но исполнение приговора было отсрочено, и на этом все кончилось.

Но хотя Уимсби и лишился контроля над акциями Крейтона и Марты Радбек, не получил их и Торби; они были изъяты из обращения вплоть до утверждения завещаний. А тем временем Уимсби и Брудер продолжали распоряжаться «Радбек энд ассошиэйтс», пользуясь поддержкой большинства директоров. Торби не имел права даже появляться в офисе компании, не говоря уж о его бывшем кабинете.

Уимсби покинул поместье Радбек, и ему выслали его личные вещи. В апартаменты дяди Джека Торби вселил Гарша, и старик частенько оставался там ночевать: у них была масса работы.

Как-то раз Гарш сказал Торби, что уже возбуждено девяносто семь дел, касающиеся его имущества; некоторые – против Торби, некоторые – в его пользу. Часть дел отложена, но многим уже дан ход. Завещания были по сути своей просты: Торби был единственным крупным наследником. Но были и десятки мелких наследников, и еще были многочисленные родственники, желавшие поживиться хоть чем-нибудь, если завещания не будут утверждены. Вновь был поднят вопрос о законности признания умершими родителей Торби, вопрос об «одновременности» гибели или гибели в разное время, встал даже вопрос о подлинности личности юноши. Во всех этих делах не было даже и следа присутствия Уимсби и Брудера: заявления подавались родственниками и держателями акций, и Торби был вынужден заключить, что кандидатура дяди Джека устраивает очень многих людей.

Однако по-настоящему юношу огорчил только иск, поданный его бабушкой и дедушкой Бредли: они требовали установить над ним опеку ввиду его недееспособности. В качестве доказательства, помимо того неоспоримого факта, что сложная жизнь Терры ему в новинку, приводилась выдержка из медицинского заключения, полученного в гвардии. Доктор Кришнамурти утверждал, что Торби «потенциально нестабилен эмоционально и в состоянии стресса не может нести полной ответственности за свои действия».

Гаршу пришлось устроить Торби скандальный публичный осмотр у личного врача генерального секретаря Ассамблеи Гегемонии. Торби был официально признан вменяемым. И тут же последовал шквал требований акционеров признать юношу профессионально непригодным для ведения дел «Радбек энд ассошиэйтс», как того требовали частные и общественные интересы.

Торби был измучен этими нападками; он начинал понимать, что быть богатым слишком разорительно. Ведение дел в суде и содержание поместья требовали денег, а Торби был по уши в долгах. Он не мог воспользоваться своими же богатствами, так как Уимсби и Брудер продолжали утверждать, будто бы его личность сомнительна, хотя этот вопрос был уже неоднократно решен в пользу Торби.

Прошло немало времени, прежде чем суд, на три степени выше, чем Окружной суд Радбека, предоставил наконец ему право голосовать акциями своих родителей (под надзором суда, который вправе был аннулировать свое решение) и право голосовать их акциями до тех пор, пока не будет окончательно улажен вопрос об их имуществе.