Максим Сугробов - Плоды манцинеллы

— Играл, — вставляет парень. — В тех, где у роялей по 80 клавиш.

— Как давно ты у него работаешь? — неожиданно для самого себя спрашивает Бастиан. — У этого Грея?

— Почти два месяца.

— Говори адрес и день. Я буду.

Он готовит небольшую речь, чтобы не выглядеть скованным идиотом на первом же интервью. Приходит в обширную студию, где его встречает оплаченный гомон толпы и натянутая улыбка зализанного мужчины. Терпко пахнет дорогим парфюмом, когда ведущий обнимает Бастиана будто на встрече давних друзей. Они занимают места в низких креслах у стеклянного столика. Себастьян вздрагивает после слов Грея:

— Прости меня, Энди. Прости, парень.

Реальность меркнет, но свет мощных ламп рябит в глазах. Облик мужчины меняется — появляются очки, седина в волосах. Желтый галстук становится серым. Бастиан смотрит по сторонам и хмурится.

— Доктор? — слышится совсем рядом. — Вы здесь? Вы в порядке?

— Это ненастоящее, — говорит Себастьян и вопрошает: — Что происходит?

Мужчина озадаченно смотрит вбок, прочищает горло… И порывисто хватается за голову. Грей закатывает глаза, ужасно стучит ногами и, дернувшись в последний раз, замирает. Покрасневшее лицо кажется бледным на фоне кровавых потоков, что льются из ушей и носа, затекают в рот…

— Доктор? — звучит из динамиков под потолком. — Доктор Саммерс? О-о-о, черт! Вы там как, вы в поряд…

Речь обрывается хрипящим звуком. Декорации гаснут, обнажая пустые стены, и открывается едва заметная дверь. Что-то с грохотом падает снаружи, выполнив свое предназначение — показав выход.

«Иди. Я проведу. Пожалуйста, иди».

Он оборачивается на слова, тщетно ищет источник звука, желая для начала понять, что за бред творится вокруг.

«Это не сон. Прошу тебя, вставай».

Бастиан все-таки встает и делает первый шаг. Он видит годы статистики, сотни перелетов и многие десятки искалеченных людей. Поврежденных еще в утробе матери, еще до первого вздоха и пронзительного крика, который многие и не издавали. Сердце стучит. Громче шагов, намного громче. Он выходит из комнаты, с безразличием смотрит на распластанное тело здоровяка и идет направо. Голос указывает путь, показывает прошлое, что мешается с будущим и образует настоящее. Бастиан узнает о девочке. Летит в Россию, встречает ее и понимает, что поиски закончены — Совершенство найдено. Он слышит оглушающий плач женщины, страшные рыдания, сам давится слезами, но умоляет, чтобы она замолчала.

Себастьян выходит из самолета и протягивает руку, в которой мгновением позже теряется хрупкая ладонь. Бессчетное количество счастливых дней пролетает перед глазами. Один из них — на озере.

Голос ведет его. «Направо. Налево. Прямо. Не переживай, никто тебя не видит». Он выходит в просторный холл, открывает дверь и слепо щурится. Прохладный воздух так сладок… Бастиан хочет сказать, но, вспомнив, оформляет мысль.

«Я иду. Иду, родная».

Он слышит ее плач. Чувствует взрыв рыданий. Ведь она не может поверить…

Бастиан переходит на бег, а Эстер показывает ему все — где закончилась радость, и началось горе. Как гремели далекие взрывы и звучали крики миллионов. Она показывает ему семнадцать людей, не называя их имен, в одном из которых проснулся потерянный разум. Ее мир открыт для Себастьяна, а он бежит, чувствуя холод и влагу на лице. Видит, как ослепла Марта Бремер и говорит: «Я прощаю ее».

Дверь подъезда открыта. Первый этаж, второй, третий, четвертый. Он выбегает на крышу и взглядом находит девушку. Совершенство стоит у низкого кресла, крупно дрожит.

— Я здесь, родная, — говорит Бастиан.

А она срывается на крик и падает на колени. Себастьян закрывает ее от безумного мира, крепко прижимает к себе, чувствуя, как боль покидает любящее сердце. Теперь их ничто не разлучит. Никогда.

— Я так скучала по тебе… — говорит она тихо, на пределе слышимости.

Эстер смотрит ему в глаза, яростно впивается в губы. Они тонут в объятиях друг друга, а где-то далеко, на юге, слепая женщина вновь обретает зрение. Час, два или день — время потеряло значение. Есть только он и она. Он и Совершенство.

— Папа?

— Да?

— Я могу называть тебя Энди?

— По второму имени? — он удивленно вскидывает брови. — Конечно, родная.

— Хорошо. Это хорошо, — она внимательно изучает его лицо и произносит: — Я люблю тебя, Энди.

— А я люблю тебя…

Они синхронно встают, идут к темной двери.

— Родная?

— Да?

— Что такое Кгеррецан? Это слово зависло в памяти и никак не отпускает. Оно кажется важным, но смысл уловить не могу.

— Ничего, папа, — она резко пожимает плечами. — Это просто слово.

И он верит ей. Верит, как и всегда прежде…

Не оставляй меня…

Не оставляй меня, папа… Не оставляй меня…