Ди Карт - Скользкая дорога

— О каком?

— Да неловко как-то…

— Отвечайте, — послышался строгий голос судьи.

— Мне по их разговорам показалось, что госпожа Джефферсон была беременна. И как будто отцом был не господин Кравиц. Но это только то, что я слышала! А уж как там у них было…

— Во время ссоры или при каких-либо других обстоятельствах подсудимый угрожал Стефани Джефферсон убийством? — продолжил допрос прокурор Брасио.

— Ну, — свидетельница тяжело выдохнула, — да, он говорил такое. Но, понимаете, я же не знаю, правда ли он так думал или просто хотел позлить госпожу Джефферсон. Говорил уверенно, да. Часто говорил.

— Что конкретно говорил?

— Ну, я сейчас так уж и не вспомню всего. Но он, прошу прощения, сукой ее называл. Говорил часто, что придушит ее собственными руками, чтобы ее ублюдок, как он говорил, подох в этой мерзкой вонючей сучке. Простите меня! Просто он так говорил часто. Прям так и говорил, вот этими словами! И вы, — она обратилась к Кравицу, — простите меня! Но вы же так говорили!

— Никаких разговоров с подсудимым, — голос судьи прозвучал приказным тоном. — Прокурор, продолжайте.

— Скажите, свидетель, — немного подумав, добавил прокурор Брасио, — у супругов был обычай завтракать вместе? Или раз на раз не приходился?

— Вообще обычно они завтракали вместе. Но мне казалось, это не потому, что у них так было заведено, а просто совпадало, что ли.

— Завтрак вы готовили?

— Да там готовки-то никакой и не было особой. Госпожа Джефферсон всегда ела кашу, яичницу и кофе. Кашу и яичницу она сама себе печатала на фабрикаторе, а кофе просила меня варить. Она только свежесваренный кофе пила.

— Вы знаете, от чего умерла Джефферсон?

— Только из новостей. Говорили, что будто бы господин Кравиц подмешал ей латиоид.

— Вы видели у них дома латиоид? В аптечке или в тайнике, может быть?

— Я не знаю, как мне правильно ответить, — смутилась свидетель, — потому что я, если честно, не представляю, как эта таблетка выглядит. Может, и видела.

— Это не таблетка. Это капсула.

— Ну капсула.

— Капсула такого характерного металлического цвета. Будто из ртути.

— Нет, ничего подобного я, кажется, не видела.

В кабинет Мартинеза зашел его ассистент:

— Профессор, через пять минут начинаем.

— Да-да, иду, — ответил Филипп Мартинез, оторвавшись от трансляции. — Сейчас заседание по делу Тима Кравица идет. Очень печально все это.

— Как вы думаете, это он убил?

— Судя по всему, да. Кем бы ты ни был, а человеческая натура в тебе неискоренима.

— А я считаю, что его просто жена довела. И как можно было жить с такой… Она же шантажировала его!

— Понимаешь, Нейтан, тут и кроется вся суть конфликта. Любого. Ведь та же самая Джефферсон, она не считала себя плохой! Я убежден, что у нее был целый список аргументов и мотивов, которыми она руководствовалась, и была совершенно уверена в своей правоте. Что это «он плохой», а не она. Понимаешь? Подумай сейчас о себе — как часто в ходе ссоры ты думаешь: «Да, конечно же, это я неправ! Буду-ка я и дальше поступать плохо».

— Профессор, — улыбнулся Нейтан, — вам надо психологом работать! Вы всегда так искусно оперируете знаниями человеческой души!

— Это скорее опыт антрополога, историка, а не психолога. Ладно, пойдем. У нас много работы.

В доме Рику и Тарьи Экманов царил покой: дети спали, а супруги сидели внизу и под легкое южноафриканское вино вспоминали день своего знакомства — они застряли в лифте и провели там почти целую ночь, которую до сих пор называют своей первой брачной ночью, хотя ничего, кроме невинной болтовни двух ранее не знакомых друг с другом людей, в ту ночь не произошло. Сейчас Тарья смотрела на любимого мужа и чувствовала, что в ее жизни присутствует настоящее большое женское счастье. Лишь время от времени она незаметно для себя поглаживала свои ноги — эта привычка у нее появилась сразу, как только Тарья начала носить протезы. Очередная пара сидела как влитая — ее должно хватить на несколько недель.

Карьера Икуми Мурао после назначения на должность высокого судьи пошла в гору — она стала партнером в «Кайерс-энд-Мист». В момент, когда Икуми подписывала партнерское соглашение, она отчего-то вспомнила свою первую любовь, Эйзо Окада, и все, что так или иначе было с ним связано. Вспомнила она и свой разговор в подпитии с управляющим директором архитектурного бюро, когда солгала ему насчет того, что не жалела о произошедших в ее жизни перипетиях. В данный же момент она о них действительно не сожалела, ведь не налей тогда Эйзо кофе в тубус с ее проектом, она, может, и не была бы сейчас партнером лучшего архитектурного бюро Восточного Света и одновременно высоким судьей, обеспечив себе не только безбедную старость, но и место в мировой истории.

Сабрина ждала с работы своего любимого. Ее мама неустанно пилила дочь насчет свадьбы, но Сабрине было так хорошо с Лукасом, что маминой мечты о белом платье она предпочитала не замечать. К приходу Лукаса со службы она напечатала его любимые суши и загрузила «Маску» с Джимом Керри, чтобы сделать сюрприз. Иногда Сабрина ловила себя на мысли, что даже когда она ничего не чувствовала к Лукасу и, более того, когда он откровенно ее бесил, Лукас все же всегда притягивал к себе ее внимание. Будучи честной с собой, Сабрина хорошо знала, что если бы и решила с кем-то серьезно связать свою жизнь, то только с таким уравновешенным и самостоятельным парнем, чтобы он мог и носить ее на руках, и задвигать на место, если того требуют обстоятельства или ее порой слишком эмоциональное поведение. Девушке доставляло огромное удовлетворение, что в жизни появился человек, которого она согласилась поставить выше себя.

Перре строил с Анри башенку из разноцветных кубиков. На этой неделе отсняли сразу три выпуска «Скользкой дороги», и теперь в его распоряжении были десять дней отдыха. Винсент втайне всегда болел за игроков — за все семь лет существования игры в новом формате до куба с шестью миллионами добрались только пятеро. Он отчетливо помнил тот день, когда его брат, входивший в правление «Олл-ин-Олл Энтертейнмент», выдвинул Винсента на роль ведущего, и она принесла ему такой успех, о котором никому тогда не известный тридцатидвухлетний журналист утренних новостей не мог и мечтать. Успех, а еще Ее. И Анри.

А Валерии никак не удавалось уснуть. Она почти никогда не испытывала с этим трудностей, но хорошо знала, что если в голове останется хоть одна-единственная мыслишка, то она увлечет Валерию за собой в настоящий водоворот нерешенных вопросов. Еще готовясь ко сну, Валерия заприметила эту подлую заразу, предательски затаившуюся в глубинах сознания. И вот Валерия погасила свет, положила голову на подушку, закрыла глаза и-и-и…