Юрий Бедзик - Великий день инков

Самсонов рассказал про оринокские степи с таким глубоким знанием дела, как будто ему в жизни не раз приходилось путешествовать теми необозримыми равнинами.

Географа и профессора догнал на своем осле Бунч. Вытирая платком вспотевший лоб, он тоже встрял в разговор:

— А знаете ли вы, уважаемый, — обратился он к Илье, — что такое матакабальо?

Самсонов только пожал плечами.

— Вот вам и король географии! — ехидно бросил Бунч. — Матакабальо — сильные змеи, дословно — "конеубийцы". Размером они не больше дождевого червя. Но от их укуса погибает и человек, и скотина. Ничтожное пресмыкающееся гораздо опаснее гремучей змеи. Когда матакабальо впивается в тело, боли не чувствуешь. Человек узнает об угрозе только тогда, когда яд уже вошел в кровь. Гремучая же змея — неповоротливая и ленивая. Она еще издалека предупреждает о своем приближении шумом погремушек и невыносимо вонючим духом.

Бунч рассказал также об опасных тайнах рек оринокских льянос, о скате с иглой на хвосте, об электрическом угре, об опасной рыбке карибу. Своей формой и цветом карибу напоминает золотых рыбок. Только у нее невероятно агрессивный характер. Карибу, как и акула, слышит на расстоянии запах крови и всегда появляется там, где дерутся крупные животные. Во время кровавых баталий между самцами-крокодилами она бесстрашно забирается в раны хищников и разъедает их.

— Вы просто запугиваете нас, Кирилл Трофимович, — с мрачной улыбкой сказал профессор.

Но Бунч с затаенным юморком в голосе, патетически продолжал:

— По берегам рек, текущих через льянос, водятся и прожорливые крокодилы, и водяные змеи анаконды. Анаконды, кстати, нападают даже на людей.

— Ну ладно, ладно, сударь! — замахал на него рукой профессор. — Мне уже страшно ехать дальше.

— А вот вы слушайте и кайтесь. Вы думаете — это все? О, нет! Приходилось ли вам слышать что-нибудь о смертоносной малярие, которая царит в льяносе, о множестве ядовитых растений, в том числе о кусте гуачамака?

Крутояр весело расхохотался. Затем скривил лицо и схватился за живот. Бунч испуганно повернул к нему голову. Действительно ли профессору нехорошо? Или он только притворяется больным? Ну, конечно, он шутит.

— Друзья мои, — раздался над льянос бодрый голос Крутояра, — мы ели утром жареную говядину. Если лейб-кулинар его величества вождя племени арекуна ошибочно надел мясо на гуачамаку, скорее обращайте взоры к Всевышнему и молите у него прощения за свои грехи.

Олесь засмеялся тоже — он спешил внести существенную коррективу: если уж просить заступничества, то только у единственно признанного здесь обладателя небес и суши — доброго духа Кахуньи... Вместе с тем, следовало бы заручиться благосклонностью и злого духа Курукиры.

Индейцы ехали впереди и не слышали веселых шуток, которыми обменивались их белые друзья. Профессор первым понял неуместность этого разговора. Оскорблением духов они могли навсегда оттолкнуть от себя темнокожих проводников.

— Хватит, болтуны! Не забывайте о суеверии наших охранников.

Слова профессора напомнили путешественникам о реалиях. Все притихли, насторожились. Стальное небо дышало убийственной жарой, и дорога казалась бесконечной. Мало утешали и слова Ильи, что здешние льяносы — это лишь небольшие проплешины среди лесов.

Вокруг раскинулась мертвая равнина. Не видно было ни одной птички. Даже ящерицы спрятались между камнями. Низкие кусты бросали жалкую тень. Глубокая тишина царила вокруг.

Вождь племени Палех поднял руку, и отряд остановился. Касик приложил ладонь ко лбу и начал пристально вглядываться вдаль. Три его сына, почти одинаковые с лица, вырвались вперед.

Тумаяуа не едет со старшими братьями. Они пренебрегают им. Что ж, пусть пренебрегают. Он презирает их за короткий ум. Разве они видели то, что пришлось увидеть ему? Разве они бывали дальше Великой реки? Они умеют стрелять из духового ружья, а он, Тумаяуа, научился владеть пистолетом. Он ездил в настоящем поезде, который грохочет так, словно молния бьет в старое дерево матамата.

Пусть едут себе вперед и ищут воду. Он, Тумаяуа, держаться ближе к белым. Вот их парень со странным именем Олесь в десять раз умнее старшего брата Лупу. Да где там! В сто, в двести раз! Он знает, какие люди живут за большим морем. Он даже летал на самолете. И говорит, что было совсем не страшно. Только тошнило немного, как в шаткой лодке куриаре, попавшей в воронку.

Эге-ге-ге! Лупу подает какой-то знак. Видно, нашел воду.

Тумаяуа пришпоривает своего осла.

— Сеньор Олесь! Догоняй меня! — кричит он парню. — Вода!

Отряд ускоряет передвижение. Впереди тень и долгожданный покой.

Через полчаса большой костер полыхает среди рощи. Небольшие пальмы с верхушками-веерами охраняют покой путешественников, как почетная стража. В глубокой котловине у бамбуковых кустов сине поблескивает чистая родниковая вода.

После тяжелого перехода, после невыносимой жары сон быстро одолел путешественников.

Олесю не спалось. Небо светилось звездами. Казалось, оно вперило в парня мириады глаз. Ночь подкрадывалось со всех сторон и пугала таинственным шелестом. Трудно сопели ослы. Журчал ручеек. Шелестели листья. Устало фыркали лошади. Спросонья покрикивали обезьяны.

Вдруг Олесь насторожился, ему послышалось, будто где-то недалеко жалобно плачет маленькая девочка. В ее тоненьком голосе слышалась глубокая тоска. Минутами плач становился вполне выразительным.

Парня заполонили тревожные мысли. Может, экспедиция расположилась у самого поселка, не заметив за кустами хижин? А может, ночью недалеко от них остановился какой-то отряд каучеро и тоже разбил свой бивуак?

— Вы слышите? — наконец не выдержал Олесь, поднимаясь в своем гамаке. Парню никто не ответил. Опять донеслось жалобное нытье. — Послушайте, кто-то плачет!

Зашевелился Бунч.

Профессор во сне хрипло спросил:

— Что случилось?

— Кто-то плачет... послушай, вон там...

Возле гамака Олеся неожиданно выросла стройная фигура Тумаяуа. Индеец успокаивающе коснулся плеча своего белолицего друга. Беспокоиться не стоит. Никто не плачет.

— Но послушай, — с обидой в голосе прошептал парень.

— Так плачет маканилья, пальма маканилья.

Профессор коротко пояснил со своего гамака:

— Тумаяуа прав. То стонет под ветром пальма маканилья. Особенно ночами, среди осторожной тишины, ее звуки очень похожи на рыдания. А вообще, как видишь, в этой стране плачут не только люди, но и деревья.

... Прошел час, второй. Сон бежал от Крутояра. В москитеро трудно дышалось. Слышался монотонный шум листвы. Сквозь сетку было видно бесконечную россыпь звезд. Профессор смотрел на далекие звездные миры, и ему казалось, что от них веет на него прохладой вечности.