Габриэлла Зевин - Право на рождение [Дилогия]

Могила бабушки была свежей, надгробие — маленькое и простенькое, с выгравированной надписью «Любящая мать, жена и бабушка». Я заинтересовалась, кто же это написал. Встала на колени, перекрестилась и поцеловала камень. Хотя обычай ставить цветы на надгробие вышел из моды, я видела их на фотографиях и захотела принести их. Даже парочку гадких гвоздичек. Как еще сказать, что я была здесь? Как еще сказать, что я думаю о тебе?

Могила мамы была рядом. Ее надгробие в форме сердца гласило: я принадлежу своему возлюбленному, а возлюбленный мой — мне. Никакого упоминания о детях. Как мало я ее знала, и как мало она знала меня. По краям ее могилы выросли сорняки. Я достала мачете и срубила их прочь.

Папа был возле мамы: всегда видь светлую сторону. На его надгробие кто-то положил три зеленых веточки, похожих на траву. Веточки, придавленные небольшим камешком, были свежими, очевидно, их положили недавно. Я наклонилась понюхать их. Мята. Интересно, что она значит и кто принес ее. Наверное, кто-то из папиных коллег.

Можете счесть меня бессердечной, но при виде могил я ничего не чувствую. Слезы не выступили. Лео погиб, Имоджен погибла, Тео ранен — а глаза мои были сухи. Смерть есть смерть, хоть заплачься, их не вернешь. Я закрыла глаза и пробормотала бессердечную молитву юного циника.

Когда я вернулась домой к Саймону Грин, он уже ждал меня.

— Я уж решил, что тебя убили, — сказал он.

Я пожала плечами.

— Нужно было прогуляться.

— Виделась с Вином?

— Конечно нет. Гуляла.

— Ну, заходи. Мы встречались с Бертой Синклер, но должны быть в центре города через двадцать минут. Она будет разговаривать только с тобой.

Я была одета в куртку, штаны и рубашку Саймона, но времени на переодевание не было.

Мы спустились и сели в машину. По большему счету, Саймон Грин заимствовал ее после покушений, чтобы мы с Нетти избежали общественного транспорта.

— Думаете, там будут газетчики?

Он ответил, что надеется на обратное, хотя не уверен в этом.

— Меня отправят в Свободу?

— Нет. Мистер Киплинг договорился с людьми Синклер о твоем домашнем аресте до похорон Имоджен.

— Отлично, — я откинулась на спинку сиденья.

Саймон Грин похлопал меня по колену.

— Не бойся, Анни.

Я не боялась, а почувствовала некоторое облегчение оттого, что не надо прятаться.

Офис окружного прокурора располагался в том районе города, которого вся моя семья старалась избегать — это территория правоохранителей. На ступенях прессы не было, но прямо перед офисом происходил митинг за легализацию какао. Только двенадцать человек, но довольно шумных.

— Много их развелось в последнее время, — прокомментировал Саймон Грин, подъезжая к обочине Хоган Плэйс.

— Я буду здесь. Мистер Киплинг ожидает тебя в вестибюле.

Я накинула капюшон куртки Саймона Грина.

— Почему стало так много митингов в поддержку какао?

Саймон Грин пожал плечами.

— Время покажет. Люди устали от малого количества шоколада. Твой кузен Микки работает неправильно. Его отец болен, и он встревожен. Удачи, Аня, — Саймон Грин захлопнул за мной дверь и я пошла.

Я пробралась через митингующих.

— Возьми одну, — попросила девушка с косами. Она протянула мне листовку. — Ты знаешь, что какао укрепляет твое здоровье? Настоящая причина запрета — себестоимость его продукции.

Я сказала ей, что уже слышала об этом.

— Если мы не будем полагаться на снабжающих нас недобросовестных мафиози, риска не будет вообще!

— Какао сегодня. Какао сегодня. Какао сегодня, — скандировала толпа и размахивала кулаками.

Я, отродье недобросовестных мафиози, пробралась через обезумевшую толпу в вестибюль, где ожидал меня мистер Киплинг.

— Ну там и зрелище, — сказал он. Он сбросил с меня капюшон и поцеловал в лоб. Мы не виделись друг с другом с самого моего заключения в Свободу.

— Анни, моя дорогая, как ты?

Я не хотела подробно останавливаться на своем времяпровождении, потому что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Мне не терпится покончить с этой встречей. Я готова смириться.

— Хорошо. Идем.

Мы записались в приемной, затем поднялись на лифте на десятый этаж. Наконец, помощник проводил нас в офис.

Берта Синклер была одна. Ей шел пятый десяток и она была ниже меня. На ее ногах заскрипели металлические ремни, когда она подошла пожать мне руку.

— Беглянка Аня Баланчина, добро пожаловать, — поприветствовала она. — Вы были настойчивы, мистер Киплинг. Пожалуйста, присаживайтесь, друзья.

Она вернулась в свое кресло. Ее колени плохо сгибались, поэтому она была вынуждена опрокинуться в него. Мне стало интересно, что же произошло с Бертой Синклер.

— Итак, блудная дочь, няня твоей сестры мертва, брата не стало, ты вернулась на остров Манна-Хата и явилась к моей двери. Что же мне с тобой делать? Твой юрист считает, что следует дать тебе испытательный срок и время покажет. А что ты думаешь, Аня? Не мягкое ли наказание для девушки, застрелившей кого-то и сбежавшей из тюрьмы?

— По-моему, — вмешался мистер Киплинг, — Чарльз Делакруа незаконно вернул Аню в Свободу. Он думал о своей кампании, а не общественных интересах. Хотя Аня была неправа, она сбежала от ситуации, которая по существу была несправедливой.

Берта Синклер потерла колено.

— Да, — сказала она, — я не могу не согласиться с вашим утверждением, что Чарльз Делакруа амбициозный высокомерный выскочка. Действительно, — продолжала Берта, — мне следует поблагодарить тебя, Аня. Удачно, что ты была в том автобусе! Мой предвыборный штаб и я обыграли историю об Ане и сыне окружного прокурора, и так до бесконечности, пока это всем не надоело. Ирония в том, что общественность не заботилась этим вопросом так, как заботился Чарльз Делакруа. На мой взгляд, не этот просчет стоил ему выборов. Или, иначе говоря, вручил их мне, — Синклер рассмеялась. — Ну, как я это вижу, друзья. Мне плевать на шоколад. Ты меня не волнуешь, Аня. И конечно, не волнует сынок Чарльза Делакруа.

— А что вас волнует?

— Хороший вопрос. Устами младенца глаголет истина. Я забочусь о своем народе и делаю для него все.

Кажется, это отвратительная бестактность по отношению ко мне.

— Меня волнует возможность переизбрания. А оно занимает много ресурсов, мистер Киплинг.

Мистер Киплинг кивнул.

— Одно время Баланчины были хорошими друзьями этому офису. И надеюсь, так будет и снова, — в этот момент Берта Синклер вынула из стола крошечный блокнотик, что-то в нем нацарапала и передала мистеру Киплингу. Он взглянул на лист. Краем глаза я увидела число как минимум с четырьмя нулями, может больше.

— И что вы хотите за это купить? — поинтересовался мистер Киплинг.

— Дружелюбие, мистер Киплинг.