Кэтрин Хоу - Книга таинств Деливеренс Дейн

— А что решили на собрании? — тихо спросила Деливеренс.

Сара опять сглотнула.

— Преподобный Пэррис сказал, — начала она… Стук копыт замер у порога их дома. Кто-то тяжело соскочил с лошади и теперь пробирался сквозь сугроб к входной двери. Было слышно, как по плотному, мокрому снегу шуршат шерстяные штаны, — …что им придется поговорить с тобой, Ливви.

Сара осеклась и всплеснула руками. Лицо Деливеренс стало спокойным и решительным.

— Что ж, — сказала она, вставая. Обеими руками она разгладила юбку, затянула шнуровку на груди и заправила под чепец выбившиеся волосы. Затем глубоко вдохнула и выдохнула. Послышался стук в дверь. — Надо же, быстро они, — заметила она. — Мерси, открой.

Деливеренс становилась все спокойнее, а Мерси, наоборот, с каждой секундой волновалась все больше.

— Мама! — прошептала она торопливо. — Мы можем спрятаться! Я могу сотворить замедляющее заклинание, мы убежим в коровник и я… — Она осеклась — Деливеренс серьезно посмотрела на нее.

— Это лишь скорбные стенания мятущейся души, — сказала она, дотрагиваясь до щеки Мерси. — Я объясню это почтенным жителям деревни, и все будет хорошо. — Стук в дверь повторился, громко и настойчиво. — А теперь открой дверь, дочка.

Сара стояла как вкопанная, и девушка, собравшись с духом, подошла к двери.

— Мерси! — шепотом остановила ее Деливеренс. — Пока меня не будет, ничего не говори про книгу. Никому.

Мерси молча кивнула и открыла дверь. На пороге стоял Джонас Оливер из Марблхеда — соседнего города. На Оливере была мантия окружного судьи. На широкополой шляпе и на плечах лежал снег. Позади него серая в яблоках лошадь глухо била копытом по замерзшей земле.

— Добрый вечер, Ма’си Дейн, — сказал он.

— Достопочтенный Оливер, — произнесла она холодно.

Он медленно оглядел комнату, где у стола стояла Деливеренс с побелевшими губами и чуть поодаль — оцепеневшая Сара. Собаки нигде не было видно.

— Предполагаю, вы знаете, зачем я здесь, — сказал он.

Мерси подумала, что это, наверное, самая длинная фраза из всех, что она от него слышала.

— Я сейчас, — сказала Деливеренс, натягивая накидку и беря варежки, которые Мерси оставила на просушку у очага.

Capa уже пришла в себя и собрала в кулек немного сухарей и небольшую бутылку сидра. Джонас Оливер с невозмутимым лицом стоял у открытой двери, а в дом ветром заносило снег. Мерси следила за приготовлениями. Холодный ночной воздух обрушивался на нее, отнимая чувство защищенности и домашнего уюта. Беспокойство крепло и металось по телу красно-черной волной. Она ломала голову, как сделать так, чтобы этот ужасный человек не забрал маму. Попыталась вспомнить заклинание поворота времени вспять — она его уже пробовала, возвращая фрукты обратно в семена, — оно могло подействовать и на человека или на событие… Но пока Мерси шарила по воображаемым ящикам в поисках нужных слов, мама уже взяла узелок, который собрала Сара, и направилась к двери.

Деливеренс положила руку на плечо Мерси и заглянула ей в глаза.

— Помни, что я тебе сказала, — прошептала она. Мерси кивнула, чувствуя, что почти не в силах совладать с собой. — Пока меня не будет, дом полностью на тебе. Не увиливай от работы.

Мерси снова кивнула, и как только она увидела, что Джонас Оливер ступил за порог, жестом приказывая Деливеренс следовать за ним, самообладание покинуло ее, и она с рыданиями бросилась маме на шею.

— Тише, тише, ну что ты… — Деливеренс погладила ее по спине, совсем, как отец, и при мысли о нем Мерси зарыдала еще громче. — Скоро все закончится. Мы должны молиться, чтобы Господь дал нам силы.

Она мягко высвободилась из цепляющихся за нее рук дочери, и та осталась стоять с опущенной головой, полная скорби и ярости.

— Ты была нам хорошим другом, Сара, — сказала Деливеренс соседке, которая ответила:

— Да хранит тебя Господь, Ливви Дейн!

Деливеренс поцеловала Мерси в лоб, оглядела в последний раз комнату и последовала за Джонасом в ночную тьму.

Мерси смотрела, как они уходят, и ненавидела его, Деревню, преподобного Пэрриса, этих глупых девочек, своего покойного отца, Сару Бартлетт и даже — страшно было это признать — самого Господа Бога за то, что он позволил всему этому случиться.

Мерси стояла на пороге, пока не стих звук лошадиных копыт, а снег и тьма не заволокли силуэты ушедших. Все погрузилось в мертвую тишину. И даже собака совсем неслышно появилась у ног девушки.

Марблхед, Массачусетс

Середина августа 1991 года

В бабушкином саду под плотным пологом из винограда ночь наступала раньше, чем на улице, но Конни без труда разглядела выжженный круг на двери. Сбросив с плеча сумку и опустив руки, она вдруг почувствовала, как по телу разливается усталость. После целого дня в больнице на душе было пусто и неприкаянно. Нога у Сэма понемногу заживала, но приступы участились. Его тело сотрясалось от неистовых конвульсий, которые ужасали даже видавших всякое нянечек. Судорогами сводило руки, ноги, спину, шею… Тело выгибалось под неимоверными углами, Сэм терял сознание, язык вываливался изо рта, а затем начиналась долгая мучительная рвота… Истощение уже давало о себе знать: под глазами расползлись глубокие фиолетовые круги, спал Сэм урывками. Ему давали три или четыре разных антиконвульсивных препарата — никакого эффекта. Конни слышала, как врачи между собой обсуждали его симптомы, пытаясь найти объяснение. Не холера. Не эпилепсия. Не опухоль. Провели даже анализ Рейнша — Конни пришлось залезть в энциклопедии, чтобы выяснить, что он направлен на поиск следов отравления, предположительно химикатами, содержащимися в краске. Анализ не дал убедительных результатов.

Перед Сэмом и его родителями доктора старались держаться уверенно, но Конни видела сомнение на их напряженных лицах. Придя в этот раз, она застала в палате группу студентов, наблюдавших за судорогами Сэма. Они все, как один, повернули к ней головы — их еще не научили скрывать изумление и растерянность.

Сейчас Конни стояла и смотрела на странный символ на двери, обдумывая предположение Лиз. Подруга утверждала, что круг должен был защитить, а не напугать. Конечно, эта гипотеза не объясняла, откуда он взялся, или — что важнее — кто его сделал. С досады Конни прижала ладони ко лбу, а перед глазами сверкнула яркая вспышка ярости от собственной беспомощности. Она ненавидела себя, что не может помочь Сэму; ей был отвратителен неизвестный, испортивший дверь ее дома, и омерзительны невежды-врачи в своих бесполезных белых халатах. Как раз сегодня она слышала, как Линда шепотом говорила по больничному телефону-автомату:

— Он умирает, Майкл… Мой единственный мальчик… Если не выяснится, что с ним…