Аркадий Стругацкий - Отель «У погибшего альпиниста». Повесть

- Ну что, Хинкус? - сказал я. - Поговорим?

- Это насчет чего? - угрюмо проворчал он, поедая яйцо с перцем.

- Да насчет всего, - сказал я. - Как видите, смотаться у вас не получится. И на крыше вам больше торчать незачем. Верно?

- Не о чем нам говорить, - сказал Хинкус мрачно. - Ничего я по этому делу не знаю.

- По какому делу? - спросил я.

- Про убийство! По какому еще…

- Есть еще дело Хинкуса, - сказал я. - Вы кончили? Тогда пойдемте. Вот сюда, в бильярдную. Там сейчас солнышко, и нам никто не помешает.

Он ничего не ответил. Дожевал яйцо, проглотил, утерся салфеткой и поднялся.

- Алек, - сказал я хозяину. - Будьте добры, спуститесь вниз и посидите в холле, где вы вчера сидели, понимаете?

- Понимаю, - сказал хозяин. - Будет сделано.

Он торопливо вытер руки полотенцем и вышел. Я распахнул дверь в бильярдную и пропустил Хинкуса вперед. Он вошел и остановился, засунув руки в карманы и жуя спичку. Я взял у стены один из стульев, поставил на самое солнце и сказал: «Сядьте». Помедлив секунду, Хинкус сел и сразу сощурился - солнце било ему в лицо.

- Полицейские штучки… - проворчал он с горечью.

- Служба такая, - сказал я и присел перед ним на край бильярда в тени. - Ну, Хинкус, что там у вас произошло с Барнстокром?

- С каким еще Барнстокром? Что у нас может произойти? Ничего у нас не произошло. Я его и знать не знаю.

- Записку угрожающую вы ему писали?

- Никаких записок я никому не писал. А вот жалобу я напишу. За истязание больного человека…

- Слушайте, Хинкус. Через час-другой прилетит полиция. Прилетят эксперты. Записка ваша у меня в кармане. Определить, что написали ее именно вы, ничего не стоит. Зачем же вы запираетесь?

Он быстрым движением перебросил изжеванную спичку из одного угла рта в другой. В зале брякала тарелками Кайса, напевая что-то тонким фальшивым голоском.

- Ничего не знаю про записку, - сказал наконец Хинкус.

- Хватит врать, Филин! - гаркнул я. - Мне все о тебе известно! Ты влип, Филин. И если ты хочешь отделаться семьдесят второй, тяни на пункт «д»! Чистосердечное признание до начала официального следствия… Ну?

Он выплюнул изжеванную спичку, покопался в карманах и вытащил мятую пачку сигарет. Затем он поднес пачку ко рту, губами вытянул сигарету и задумался.

- Ну? - повторил я.

- Путаете вы что-то, - ответил Хинкус. - Филин какой-то. Я не Филин, я - Хинкус.

Я соскочил с бильярда и сунул ему под нос пистолет.

- А это узнаешь? А? Твоя машинка? Говори!

- Ничего не знаю, - угрюмо сказал он. - Чего вы ко мне привязались?

Я вернулся на стол, положил пистолет рядом с собой на сукно и закурил.

- Думай, думай, - сказал я. - Быстрей думай, а то поздно будет. Ты подсунул Барнстокру записку, а он отдал ее мне - этого ты конечно, никак не ожидал. Пистолет у тебя отобрали, а я его нашел. Ребятам своим ты дал телеграмму, а они не поспели, потому что случился обвал. А полиция будет часа через два, самое большее. Понял, какая картина?

В дверь просунулась Кайса и пропищала:

- Подать чего-нибудь? Угодно?

- Идите, идите, Кайса, - сказал я. - Ступайте.

Хинкус молчал, сосредоточенно шаря в кармане, потом извлек коробок спичек и закурил. Солнце пекло. На его лице выступил пот.

- Маху ты дал, Филин, - сказал я. - Перепутал божий дар с яичницей. Чего ты привязался к Барнстокру? Напугал бедного старика до полусмерти… Разве его приказали тебе держать на мушке? Мозеса! Мозеса надо было держать! Олух ты царя небесного, я бы тебя в дворники не взял, не то что такое поручение давать… И твоя шпана тебе это еще припомнит! Так что теперь, Филин, тебе только одно и остается…

Он не дал мне закончить поучение. Я сидел на краю бильярда, свесив одну ногу, а другой упираясь в пол, покуривал себе и при этом, дурак этакий, самодовольно разглядывал струйки дыма в солнечном луче. А Хинкус сидел на стуле в двух шагах от меня, и он вдруг наклонился вперед, поймал меня за свисающую ногу, изо всех сил дернул на себя и круто повернул. Недооценил я Хинкуса, прямо скажем, недооценил. Меня снесло с бильярда, и я всеми своими девяноста килограммами, плашмя, мордой, животом, коленями грохнулся об пол.

О том, что случилось дальше, я могу только догадываться. Коротко говоря, примерно через минуту я пришел в себя окончательно и обнаружил, что сижу на полу, прислонясь к бильярду, подбородок у меня разбит, два зуба шатаются, со лба на глаза течет кровь, а правое плечо ломит совершенно невыносимо. Хинкус валялся тут же неподалеку, скорчившись и обхватив руками голову, а над ним, как Георгий Победоносец над поверженным Змием, возвышался осклабившийся героический Симонэ, держа в руке обломок самого длинного и самого тяжелого кия. Я утер кровь со лба и поднялся. Меня пошатывало. Хотелось лечь в тень и забыться. Симонэ нагнулся, поднял с пола пистолет и подал его мне.

- Вам повезло, инспектор, - сказал он, сияя. - Еще секунду, и он проломил бы вам голову. Куда вам попало? По плечу?

Я кивнул. У меня перехватило дыхание, и говорить я не мог.

- Подождите-ка, - сказал Симонэ и выскочил в столовую, бросив обломок кия на бильярд.

Я обошел стол и присел в тени так, чтобы видеть Хинкуса. Хинкус все еще лежал неподвижно. Экий дьявол, а ведь посмотришь на него - соплей перешибить можно… Да, джентльмены, это настоящий ганмен в лучших чикагских традициях. И откуда, не понятно, они берутся в нашей добропорядочной стране? И подумать только - ведь у Згута такой же оклад, как у меня. Да его же озолотить надо!.. Я достал из кармана платок и осторожно промокнул ссадину на лбу.

Хинкус застонал, заворочался и попытался встать. Он все еще держался за голову. Симонэ вернулся с графином воды. Я взял у него графин, кое-как добрался до Хинкуса и полил ему на лицо. Хинкус зарычал и оторвал одну руку от макушки. Физиономия у него опять была зеленоватая, но теперь это объяснялось вполне понятными причинами. Симонэ присел на корточки рядом с ним.

- Надеюсь, я не перестарался? - озабоченно сказал он. - Времени разбираться у меня, сами понимаете, не было.

- Ничего, старина, все будут в порядке… - Я поднял руку, чтобы похлопать его по плечу, и застонал от боли. - Сейчас я его возьму в оборот.

- Мне уйти? - спросил Симонэ.

- Нет уж, вы лучше останьтесь. А то как бы он не взял в оборот меня. Принесите еще воды… на случай обмороков…

- И бренди! - с энтузиазмом сказал Симонэ.

- Правильно, - сказал я. - Мы его живо приведем в порядок. Только никому не говорите, что случилось.

Симонэ принес еще воды и початую бутылку коньяку. Я разжал Хинкусу рот и влил в него полстакана чистого. Еще полстакана чистого выпил я сам. Симонэ, предусмотрительно запасшийся вторым стаканом, выпил с нами за компанию. Потом мы оттащили Хинкуса к стенке, прислонили его спиной, я снова облил его из графина и два раза ударил по щекам. Он открыл глаза и громко задышал.