Александр Лонс - Музей богов

— Понял. Кажется. А выбора у меня уже нет? Отказаться могу? Тут тоже должна работать двоичная математика.

— Можешь, конечно. Зато потом остаток дней будешь жалеть об упущенных возможностях и гадать — получилось у меня или нет? Ведь если ты откажешься, я навсегда уйду из твоей жизни. Но если согласишься, а потом передумаешь, обратной дороги не будет. Я сделаю так, — она щелканула своими изящными пальчиками, — и тебя не станет. А пока было бы очень полезно на какое-то время исчезнуть из этого мира. Не пугайся, ненадолго.

— И сколько всего таких вероятностных линий?

— Понятия не имею. Может быть сколько угодно.

— Это как это?

— А так. Они же всегда меняются, на то и вероятности. Но! Порядок величины известен. Ведь не все вероятности опасны. Некоторые вообще равнозначны или малозначительны. Поэтому в нашем случае интерес представляют десяток-два. Может и меньше, а возможно и чуть больше. Ну, какая мне разница, в какой цвет покрасит калитку твой сосед по даче?

— У меня нет дачи.

— Неважно, это я для примера. Или не все ли равно, к кому из своих внуков поедет на выходные твоя соседка — тетя Шура? А вот что наденет уходя на работу другая соседка — Танька с верхнего этажа, — короткую юбку или джинсы, — от этого могут зависеть судьбы Мира. Например, так. Выбрала она мини-юбку. Какой-то не в меру ретивый джигит индуцировался ее круглыми коленками и напал вечерком. Она сразу выхватила пилочку для ногтей и воткнула джигиту куда попало. А попало в шею, в сонную артерию. Джигит умер от кровопотери, Таньку арестовали, а договор, что она оформляла по указанию шефа, оказался просрочен. Нашли другого бизнес-партнера. Договор заключили и закупили некачественные запчасти у плохого поставщика. Вертолет со скверными деталями разбился, погиб ключевой политик. Преемник оказался близоруким, двинул куда-то не туда, принял необдуманное решение, что привело к большой войне. Мир рухнул. Вот и апокалипсис за дверью. Первое, что пришло на ум.

— «Эффект бабочки»?

— Он самый. Был на эту тему рассказ у Рэя Брэдбери. Собственно, он и есть автор термина, хотя и не напрямую, неважно. Об этом и в книжках писали, и фильмы снимали.

— А подумать можно?

— Можно, конечно. Думай сколько угодно, — милостиво разрешила Лу, — только здесь, пока ты у меня дома.

— Согласен, — сказал я.

— Не, так дело не пойдет. Выскажись четко и полно, только поразмысли как следует, — твоя фраза приобретет значение письменного документа.

Я собрал мысли в кучку, подумал и произнес:

— Согласен отправиться в другие вероятностные реальности с целью остановить развитие событий по гибельному для людей сценарию. Согласен уничтожить фигуру Бога Зла в музее Эстакмис.

— Очень хорошо. Принято! Поздравляю! Так всегда поступали некоторые мои ученики, если у них вдруг возникали проблемы с миром.

— То есть, это не первый раз с нами такое?

— Нет, конечно. Я уже и не помню, сколько раз приходилось осуществлять подобное. Только вот ситуации всегда новые и непохожие. Но общая схема совпадает.

— Вопрос можно?

— Конечно.

— Зачем скульптуру-то изничтожать? Стоит себе… и пускай стоит. Красивая, мне понравилась.

— Ну, как зачем. Чтобы мой враг не вернулся в свое убежище. Это не просто фигура, не просто идол. Она, эта статуя, может быть носителем сущности моего врага. Временным для него убежищем. Местом, где он переждет неблагоприятные для него времена. Недаром мои ученики всегда старались разбить, уничтожить статуи моих врагов.

— А кто они, твои ученики?

— Ученики? Да как тебе сказать… это скорее ученики учеников учеников… и так далее. Вроде как пра-пра-пра-пра-пра- и так много раз пра-ученики, если вообще есть такое слово. Типа пра-пра-пра-внуков, только в смысле учеников. Ну, ты меня понял. Но, как это часто случается, среди этих пра-пра-пра-учеников оказалось очень мало способных. Талантливых и того меньше, а гениальных кот наплакал. Вот этот самый кот, который тут сейчас с нами сидит. Стала я обходить всех этих гениев, и среди твоих знакомых таких подходящих было трое. Твоя бывшая подруга и еще два человека. Причем никто, заметь, никто из них совершенно не годился для моих задач, и я окончательно убедилась: гении мне не помощники. Мозги у них работают слишком не так. Стала расспрашивать, есть ли среди их близких знакомых кто-нибудь нужный, кто может посодействовать. Сначала Арина что-то такое упомянула о тебе, а потом я кое-что выяснила. Независимо, что интересно. Когда Арина заявила, что будто имеется у нее несколько чокнутый приятель, что готов сразу бросить все и поехать хоть на край света, хоть в иной мир, главное, чтобы самому интересно было. На вид так себе личность, а в душе форменное чудовище. Я насторожилась, прикинулась заказчиком, поговорила, проверила, и решила: подходишь.

— За чокнутую личность и форменное чудовище Арину надо благодарить?

— А то кого же, — усмехнулась Лунджил.

— И что теперь?

— Теперь ты скоро отправишься.

Умными людьми давно замечено, что симпатизирующие идеализму склонны приводить много доводов, напрямую связанных с этим понятием. Им близки мысли о первичности идеи по отношению к материи. Они живут в каком-то своем, выдуманном, совершенном обществе. Так и хочется сказать: поймите же, мир, в котором мы обитаем, это злобные жестокие джунгли. Здесь воин ассоциируется с мародером и насильником, а вовсе не с защитником. Мир, где каждый слышит то, что хочет услышать, а не то, что кто-то имел в виду. Мир, где всем правят деньги и оружие. Власть на крови. Мир, где на одну улыбку приходится десяток зверских озлобленных морд. Внесите, пожалуйста, эти поправки в ваши мысли, и тогда, вероятно, мы сможем понимать друг друга. У меня с мыслями оказался полный беспорядок, поправки бы точно не помешали.

— Куда именно? — спросил я, но ответа не получил.

Тем временем кот Роберт презрительно взглянул на меня, сощурил желтые глаза и, задрав свечкой пушистый хвост, неторопливо куда-то удалился.

— Ладно, — сказала Лу, — хватит лирики, тебе уже пора. Пошли.

Не успел я ответить что-либо внятное, как все вокруг исчезло, опять возникла некая тошнотворная хаотическая муть, и окружающая реальность куда-то пропала.

Я пришел в сознание утром в собственной постели у себя дома. В таких случаях говорят — «проснулся», но мне почему-то показалось правильным выражение — «пришел в сознание». В голове царила неразбериха, а через приоткрытую балконную дверь доносились крики со школьной линейки. Дело в том, что через два дома и один двор от моего балкона — средняя школа. Хорошая такая школа, с углубленным изучением английского и всякими прочими ништяками. Регулярно, в какой-нибудь солнечный школьный праздник, будь то первое сентября, день учителя, последний звонок или в какой другой важный памятный день там устраивают школьную линейку. Тут главное чтобы погода хорошая оказалась, и с неба не сильно капало. Так всякий раз на линейке какая-то тетка — директриса там или завуч, не знаю ее должности, начинает что-то вопить в звукоусиливающее устройство. Громко так, надрывно, я вот даже просыпаюсь от этого. Слов не разобрать, одни интонации. А интонации как у какого-нибудь древнего заклинателя духов или иного какого служителя культа, что мог рассчитывать лишь на силу своих легких, личную харизму и персональную убедительность. Видимо, так специально задумано: кто выдерживает линейку и вербальный напор, тот и готов к учебному процессу. Годен, так сказать, к прохождению школьной жизни.