Александр Лонс - Музей богов

— Погоди… — запоздало отреагировал я, — а кто и когда засунул этот ваш артефакт в посох святого Иакова? А главное — зачем?

— Ну, зачем, это как раз понятно. Чтобы на глаза никому не попадался. А вот когда — не знаю, могу лишь предполагать. Или в момент изготовления, то есть при дворе шахиншаха Йездигерда Первого, или позже, уже в Европе. Лично я склоняюсь к первому варианту.

— А что там… в этом посохе? Какой артефакт?

— Тебе это очень надо знать?

— Хотелось бы. Лишних знаний не бывает.

— Еще как бывает! Старинный принцип — «меньше знаешь, крепче спишь» еще никто не опроверг. Любопытство губит не только кошек, но и людей, причем гораздо чаще.

— Да ладно. Почему-то мне сейчас кажется, что ты так длинно все это рассказывал с одной единственной целью — заинтересовать меня. Так вот, у тебя получилось. Меня зацепила эта история. Что касается крепкого сна, то уже рассказал много, и дополнительная порция фактов не повредит, я думаю.

— Ну, как знаешь. Этот посох не зря такой тяжелый. В его длинной части спрятан похожий на металлическую спицу предмет. По сути — стержень диаметром чуть меньше половины сантиметра, длинной примерно в полметра. Эта вставка и есть тот артефакт, за которым я охочусь. Он позволяет убивать таких, как я. Необычно для древнего астрономического прибора, согласись? Так вот, сейчас этот посох лежит в гардеробе у бабушки твоей знакомой.

— Что?

— Я недостаточно ясно высказываюсь? — риторически переспросил байкер. — У бабушки твоей знакомой, которую ты зовешь Ариной, а сама она считает себя ведьмой.

— А… а она-то тут причем? — обалдело спросил я.

— При том. Это для тебя будет давняя история. Дело происходило еще в блокадном Ленинграде. Жил-был порученец главного интенданта Ленинградского фронта, генерала интендантской службы Константина Иосифовича Подольского. Служил этот порученец в чине капитана, а в свободное и несвободное от службы время занимался тем, что выменивал у истощенных голодом жителей разные ценности за еду. Люди умирали от дистрофии, а этот капитанчик пользовался их беспомощным положением. Не воровал, нет. Не грабил. Они продавали свои сокровища сами, а порученец этот собрал солидную и дорогую коллекцию. Такие истории были столь распространены в блокадном городе, и потом стали так широко известны, что после войны нашли отражение и в литературе, и в драматургии, и в кино. Звали капитана, кстати, Степан Антонович Лисков.

— Почему кстати?

— Потому, что твоего эрмитажного хранителя зовут так же. Только отчество другое. Он родной внук этого самого капитана. И вскоре он нам понадобится. Внук, в смысле. Он сам, его бабушка, которая до сих пор жива, или кто-то еще из его ближайших родственников. Опять же он старший брат небезызвестной тебе колдуньи Арины. Странно, да? Тем не менее, это так. Поэтому сам понимаешь…

В случайные совпадения я никогда не верил. В то, что мир тесен, — тоже. Зато верил и до сих пор верю в квантовую мультивселенную Эверетта, верю, что мы живем лишь в одном из множества параллельных миров, а не в единственном и неповторимом. Верю, что при ряде благоприятных условий возможен перескок из одной вселенной в другую, недавно отделившуюся. Верю, что все, что первоначально выглядит совпадением, потом оказывается или закономерным результатом каких-либо неизвестных мне обстоятельств, или следствием узости круга личного общения. И вот — нате вам. Брат моей давнишней знакомой оказался хранителем Эрмитажа и предположительно имел отношение к разыскиваемому артефакту.

Что касается Арины, ее опять временно потерял. Она в очередной раз сменила место жительства, сайт, телефоны, электронные адреса и аккаунты в соцсетях.

Говорят, что дружба, зародившаяся в период между шестнадцатью и двадцатью восемью годами, бывает крепкой и обычно наиболее продолжительной. Похоже на правду. Только вот беда — подевались куда-то мои подруги. Все, наверное, заметили, что из года в год старые знакомства как-то теряются. Не о тех, что уходят за грань реальности, а о тех, что физически вовсе не пропадают. Формально они здесь, в настоящем мире и в свободном доступе. Они никуда не исчезают, но выгорают эмоционально, подобно старым цветным фотографиям из бабушкиного альбома. Некоторые из них даже продолжают со мной общаться, иногда шлют поздравления на Новый год и (может быть) ко дню рождения. Изредка переписываются в социальных сетях, порой даже звонят, повествуют о своих новостях и горестях, делятся размышлениями, рассказывают случаи из своей жизней. А я, вспоминая их прежних, вдруг понимаю, что давно уже их потерял. Да, сам виноват, что порвал контакты, но чего бы вы хотели? Ведь все мы слишком предсказуемы в своих комплексах, вываливаем их на раз и напоказ. Это не печально и не смешно — просто факт. Главное, что все бывшие, конечно же, красивы, умны и очень талантливы. Они успешны, удачливы и счастливы. Ну и далее по списку. А я пью крепко заваренный чай, отстраненно и без эмоций наблюдаю чужих людей и временами резюмирую. Мои бывшие, конечно же, все в глубине души несчастны, хоть и тщательно скрывают это. Даже от самих себя. В этом люди не меняются, не трансформируются, они будут несчастны всегда. Потому как проблема не во внешнем мире, а в них самих. В нас. Даже при встрече с глазу на глаз, когда сидим в каком-нибудь милом полуподвальном кафе и воодушевленно проживаем маленький кусочек своего прошлого существования, потом внезапно осознаем, что нечто безвозвратно утратилось. Заплутало, и встреча нас уже не задевает. Это сложно объяснить словами, надо почувствовать. Потом, год за годом мы раскапываем кладбища из мертвых контактов и полузабытых имен, безжизненных электронных адресов и телефонных номеров. А еще потом начинаем безжалостно удалять старые записи и ненужные файлы. Стирать из записных книжек, из контактных списков, с жесткого диска своей памяти. Цинично и нудно, но получается именно так.

По-моему, во всем и со всеми надо соблюдать сроки. Со школьными приятелями расставаться вместе с выпускным вечером. Университетских однокашников забывать через двенадцать месяцев после получения диплома. Знакомых по работе покидать после смены работы. «Френды» из социальных сетей обязаны оставаться во френдзоне, и не приведи бог их оттуда вытаскивать в реал. Всему свое место, время и срок годности. Прошлая любовь — как старый костюм: поносил, порадовался, наставил пятен, порвал и выкинул. Глупо годами хранить в стенном шкафу или на антресолях ненужную одежду или обувь, сберегая призрачную мысль, что когда-то вместишь в нее свое тело. Наивно, по меньшей мере.