Роман Власов - Убит поток

– Но это же бессмысленное мучение. Для меня, для Карины…

– Тогда она подпишет лист, и дело с концом.

– Не подпишет…

Навигатор откинулся на спинку стула в раздражении:

– Значит, в этом мучении есть какой-то хренов смысл! Неужели непонятно?

– Милый заяц. – Отец Карины стоит спиной к двери её палаты, расставив ноги, будто в борцовской стойке. – Я передам.

– Я могу… пройти? – спрашивает Олег.

– Нет. Она не хочет вас видеть.

Это низкий грузный человек с седой бородой, за которой прячется двойной подбородок. Лицо – красное-красное. На лбу – капли пота. Губы едва заметно дрожат.

– Но…

– Мне нужно с вами поговорить, молодой человек. Я нарушил расписание, чтобы быть сейчас здесь, и понесу наказание. Сделайте выводы, насколько это важно.

Олег делает неопределённый жест рукой, дескать «ну, если так…»

– В былые времена я вызвал бы вас на дуэль, и мне доставило бы изысканное удовольствие пронзить вас в самое сердце.

Казалось, мужчина репетировал эту фразу не раз у себя в голове, потому что выпалил её слишком быстро и явно разозлился на себя за это.

– Да… Но времена изменились… И сейчас я смиренно прошу не оставлять мою дочь в тяжёлую для неё минуту.

Олег не находит что ответить. От волнения он проводит рукой по волосам и безнадёжно портит причёску. Хуже некуда?

– Я понимаю вас и ваши поступки, хотя и не могу одобрить их. Моя дочь вам не ровня, и это трагическая случайность, что всё так сложилось. Вы действуете в рамках правил, это достойно уважения. Но поймите и меня… Я консультировался с навигаторами и заказал длинный прогноз судьбы Карины. Судя по всему… Судя по всему, если сейчас вы уйдёте, то мою девочку ожидают большие несчастья. Даже… Даже если каким-то чудом её удастся вылечить.

Олега передёргивает, и ему не удаётся это скрыть. Отец Карины сжимает зубы, но ничего не говорит.

– Большие несчастья… – произносит Олег медленно.

– Она вас полюбила… Ох… – Мужчина переводит дух. – Достаточно будет того, что вы перейдёте на следующий этап. Это уже многое изменит. А потом катитесь… Делайте, что хотите.

– Следующий этап… Два месяца. И целый отпуск вместе…

– Да. Вы спасёте её. Возможно, для вас это ничего не значит… И я не могу предложить ничего материального. Но я могу встать на колени…

Олег торопливо останавливает его. Хуже некуда?

– Я не знаю, что и сказать… Мне нужно подумать…

– Конечно-конечно, подумайте. О совести, порядочности, о человечности. Только помните: у вас осталось всего одно свидание до того, как придётся принять окончательное решение…

В этот раз Олег пришёл с пустыми руками. Под воспалёнными глазами иссиня-чёрные мешки. Ворот несвежей рубашки расстёгнут – видны растущие на груди волосы. Походка – шатающаяся, неровная.

Карина свернулась комочком под одеялом и дрожит всем телом. За окном идёт густой снег. Слышится звук взлетающего самолёта.

Долгое время они молчат и даже не смотрят друг на друга.

– Олег, – шепчет она наконец.

– Да?

– Олег, а ведь правда – мы могли бы пожениться?

– Да…

– У нас была бы большая красивая свадьба с голубями и танцами на твоей новой площади… Мы могли бы поехать в путешествие на юг, на море, а через девять месяцев у нас появился бы ребёнок. Девочка. Я бы пела ей колыбельные и заплетала косички. А потом мальчик. И ты бы учил его воздушному сёрфингу. По вечерам ты бы приходил с работы, а мы тут – ждём тебя. И ужин готов. У нас был бы большой стол с зелёной скатертью, и подоконник, на котором спал бы ленивый рыжий кот. Мы бы жили на очень высоком этаже, и в такую погоду, как сейчас, видели бы вокруг одну только белизну. И нам бы казалось, что ничего в мире, кроме нас, не существует…

Она говорит-говорит-говорит, не останавливаясь. Зима в её воображении сменяется весной, потом летом, осенью. Проходит год, второй, десятилетие.

Олег слушает с закрытыми глазами. Он думает о Программе, о её неисповедимых путях, представляет себя большой шестерёнкой с глазками и ручками. Рядом другая шестерёнка – Карина, и ещё несколько шестерёнок поменьше. Все они крутятся-крутятся-крутятся и нелепо пищат.

Девять новых заказов. Семь из дома престарелых в какой-то деревне далеко-далеко на юге – обычная рутина. Ещё два от четы инвалидов – намного интереснее.

И письмо.

Отправитель незнакомый. И заголовок странный. Очень. Возможно, какая-то ошибка.

Сначала он медленно и тщательно читает один за другим тексты заказов. Делает пометки в истрёпанной тетради. Накидывает по свежим впечатлениям пару схем. Перечёркивает одну. Пишет: «Сложно, подумать».

Переходит к письму. Медлит, прежде чем открыть. Смотрит ещё раз на заголовок. «Родилась дочь. Нужно выбрать имя».

Читает. Письмо короткое. Всего три предложения.

Последнее: «Завтра ждём в роддоме».

Он сидит некоторое время без движения. Воздух сухой, тяжёлый. Жужжит терминал. Снаружи прижались к окну чёрные листья клёна. Где-то в подполе тонко, жалобно пищит мышь.

Записывает в тетради: «Имена: Агния, Мара, Тамила, Юна». Дополняет: «Выбрать!» Подчёркивает двумя чертами.

> Агния

Обводит имя Агния. Ставит после три вопроса.

> Мара

Обводит имя Мара. Рисует рядом лицо. Одно, другое. Лица выходят страшными.

> Тамила

Обводит имя Тамила. Пишет что-то неразборчиво в скобках. Вымарывает.

> Юна

Обводит имя Юна. Пожимает плечами. Заходится кашлем. Бьёт по груди кулаком.

Девять месяцев назад это произошло.

Она шагнула из снежной вьюги в его дом. Отряхнулась. Сняла шлем. По-хозяйски огляделась. «Погодка!» – сказала. Волосы спутанные, давно немытые. На щеках румянец. Толстые перчатки пахнут бензином.

– Привет! От Радости я.

– Здравствуйте, – ответил он.

Потом они пили чай. В корзинке лежало шесть пирожков. Она куталась в старый материн плед – из щелей в окнах дуло, было холодно. Болтала с набитым ртом. Что-то про изменяющийся мир, про Технообщину. Он слушал. Кивал. Черкал в блокноте.

Как звали её? Не говорила. Он бы запомнил. Записал.

Дальше – вечер. Они играли в шахматы. На истёртой заляпанной доске. Она заметила футляр на шкафу и взвизгнула: «Я отсюда не уйду, пока вы со мной не сыграете! Шахматы… это же… колоссально!»

Он поддавался и проиграл первую партию. Потом перестал поддаваться и неожиданно снова проиграл. Причём как-то быстро и безнадёжно. На третью партию он настроился уже как следует. Перед каждым ходом подолгу думал, мусолил во рту карандаш, даже достал с нижней полки шкафа клеенную-переклеенную книгу «Дети играют в шахматы» и пролистал несколько страниц с дебютами. По этой книге учил его когда-то отец.