Станислава Грай - Ласточкин хвость

Наконец, Никлас остановился на углу, потянулся за самокруткой. Спрашивать разрешения, чтобы закурить, он, конечно, не собирался.

— Что теперь? — чиркнув спичкой, взглянул на Энесс.

Та потянулась к спрятанной листовке.

— Ничего другого у нас нет. Завтра с утра пойду на поклон в Департамент, — в голосе послышалась досада. Если Эрьен не сможет помочь, выбора у неё не останется. — Думаю, следователь Ван дер Гасс захочет взглянуть.

— А, этот говнюк, — Энесс вскинула бровь, посмотрев на Никласа многозначительно. — Что? Скажешь, я не прав?

— Да нет, не скажу, — губы дрогнули в улыбке.

Приятно, что хоть в чём-то их мнения сошлись.

И даже несмотря на отвратный вечер, она почувствовала, как в груди потеплело. Надежда ещё оставалась.

За стеной раздался грохот.

Приоткрыв один глаз, Никлас поморщился. Старенький будильник показывал четверть девятого. Проклятье!..

Больше всего на свете хотелось нырнуть обратно в сон, каким бы паршивым он ни был. Вернувшись домой посреди ночи — и фактически пройдя полгорода пешком, — он уснул перед рассветом. Неудивительно, что тело сопротивлялось изо всех сил, когда Никлас сделал первую попытку подняться.

— Пшла вон, — он спихнул с колен пушистую тварь и перевернулся на бок. Кошка настойчиво потёрлась мордой о плечо. — Сгинь, кому сказал.

С трудом освободившись от одеяла, он натянул штаны. В сомнении пошевелил пальцами на холодном дощатом полу.

Звяк.

Никлас тяжело вздохнул. Не дом, а проходной двор какой-то.

На кухне его ждал Тейн с пригоревшим омлетом. Выглядел парень гораздо лучше него, хоть от привычной улыбки не осталось и следа. Видимо, последние дни выкорчевали всё жизнелюбие под корень. Никлас знал, как тот относится к Рине, хоть они редко о ней заговаривали. Но от этого не становилось менее погано.

— Здорово, салага, — он опустился на скрипнувший стул, по-хозяйски придвинув тарелку.

— Не хотел тебя будить, — Тейн виновато пожал плечами вместо приветствия.

— Да ты просто мастер бесшумной готовки!

Омлет оказался не только пригоревшим, но ещё и солёным на вкус. В другое время салага бы ответил едкой шуткой, и они вместе бы расхохотались, перебудив всех кошек мефрау Ван Линден. Но теперь в кухне повисла неловкая тишина — только ветер гудел за окном.

— Чая нет, — ни к селу ляпнул Никлас, потянувшись к жестяной кружке. — Кипяточек будешь?

— Если с сахаром, то давай, — тот протянул свою.

Пока кипела вода, салага рассказал, как к нему заявились полицаи. Испугался вначале — от неожиданности. А потом ещё больше — за Рине, которую не видел с прошлого года. И за него, Никласа, — как бы глупостей не натворил.

Тут пришлось напомнить парню, кто из них больший спец по глупостями. И заодно перейти к своей истории: к повестке, следователям и рыжей журналистке. Все они, так или иначе, стремились к собственным целям — будь то закрытое дело, прорыв в карьере или громкий заголовок вместе с премией.

Сидя сейчас напротив Тейна, Никлас отчётливо понимал, что салага — по сути, единственный, чьи намерения были чисты, как горный лёд. Он всегда помогал «за просто так», ничего не прося взамен. «Глупый ещё, — думал Никлас поначалу, — вот заматереет, тогда поймёт, что к чему, и как в этом мире плюют на доброту с высокой башни». Однако же ошибся. Не зря говорят, что горбатого могила исправит.

Зато Никлас знал, на кого может рассчитывать, что бы ни случилось.

— И что теперь? — отставив кружку, салага в точности повторил его ночной вопрос.

— Ждать, — Никлас поморщился. — ДМБ-шники обещали связаться. Даже телефон оставили. Да и Рыжая подсуетится — эта своего шанса не упустит. Позвоню вечером от соседей, узнаю… Ну а ты? Как отец?

— Положили вчера.

Тейн рассеянно гладил серого кота, вспрыгнувшего на колени.

— Сейчас к нему поеду. Всё равно в госпиталь с утра нельзя, вот и решил к тебе заглянуть. А потом прикупить лекарства. Выписали что-то мудрёное — разобрать не могу…

— Денег хватит? — оборвал его Никлас. Вряд ли салага попросит первым, а со здоровьем шутки плохи — это он по своему старику знал.

— Ну да, — тот улыбнулся, — надеюсь.

— На вот. Лишнее всегда успеешь вернуть.

Достав с верхней полки деревянную коробку с выдвижным дном, он отсчитал половину заначки. С деньгами Никлас расставался легко — как и всякий человек, который не лелеял мечты относительно собственных сбережений. На кого ещё тратить, как не на себя?..

— Да погоди ты, куда сорвался, — усадил он благодарного салагу на место. — Подождёшь, пока я оденусь. Можешь пока посуду помыть, только воду зря не лей, понял?

Тот закивал.

— А ты…

— С тобой пойду, — отрезал Никлас. — Всё лучше, чем в четырёх стенах сидеть. Я быстро.

Натянув чистую рубашку и обувшись, он мельком взглянул в зеркало. «Побриться бы…» С другой стороны стекла на него смотрел заросший нелюдимый тип — таким впору детишек пугать, не иначе. Плеснув в лицо пригоршню холодной воды, он почувствовал, как остатки сна растворяются бесследно. Руки сжались на краю раковины, будто на знакомом штурвале, и Никлас на миг почувствовал себя в небе.

Если бы не шторм, идущий в Ньив-Дармун, их с Тейном ждала бы назавтра красавица LS-129…

Мерный стук колёс убаюкивал скрипучей колыбельной. Стоило трамваю разогнаться, как обшивка вагона хлопала железными крыльями на ветру — того и гляди, что взлетит механическое чудище, посыплются шестерни…

Проклятая морось — не поймёшь, то ли снег, то ли дождь, — сеяла всю ночь и прекратилась под утро. Но тучи остались. И прямо сейчас они сжимали Ньив-Дармун в стальных объятиях, не предвещая ничего хорошего.

Сидя в конце вагона, они с салагой смотрели в разные стороны. За мутными стёклами проносились пустые остановки, вывески мелких контор и дымящие вдалеке заводские трубы. Столичные лёгкие были черны, как нутро курильщика. Сердце же — гигантский двигатель, качавший солнечное масло вместо крови.

За годы, что он здесь провёл, Никлас научился смотреть в суть и видеть ржавый довоенный остов под слоем глянцевых афиш. Ньив-Дармун был для каждого свой: он, как зеркало, отражал людские души — заветные желания и потаённые страхи. Для Никласа он сбрасывал блеск и уже не притворялся местом, где сбываются мечты о лучшей жизни. Город видел его насквозь и отвечал тем же — честностью.

Наконец, вагон остановился у Норберт-плаатс, и они с Тейном зашагали по широкой улице. Говорили, в основном, про будущий рейс. Никлас обмолвился, как звонил в офис «Аэр-Републик», и там подтвердили его опасения. Вылет откладывался на неопределённый срок: в лучшем случае — пара дней, если шторм пройдёт стороной, а в худшем — кто знал? Оставалось лишь следить за сводками новостей да чернилами, разлитыми над головой.