Худайберды Тухтабаев - Конец Желтого Дива (Художник А. Кива)

Толпы людей поредели, скоро начнется пригород. Я решил выехать на свободный правый крайний ряд, чтобы увеличить скорость, как вдруг в зеркале заднего обзора заметил одиннадцать человечков, несущихся за нами прямо по проезжей части дороги. Наши соседи! Потомство Нигмата-ака! В руках — цветы, лица чумазые от пота и пыли… Я резко затормозил. И вот они догнали нас: кто-то обнял, кто-то взобрался на спину, кто-то трется о коленку. Мы с Салимджаном-ака стали похожи на яблочки-падалицы, облепленные муравьями.

— Хашим-ака-а, почему вы уезжаете? — заплакал Давран.

— Надо ехать, малыши, ждут дела…

— Кто же теперь купит мне резинку для рогатки?!

— Сам пришлю в посылке. — Я поцеловал пыльное мокрое лицо Даврана.

На шее полковника повис Бахрам, который, как всегда, был без штанишек.

— Дядя, ну дядечка, не уезжайте, пожалуйста! — умоляет он.

— Но где опять твои штаны, сынок?

— По дороге потерял… Ну, дядя, не уезжайте, пожалуйста!

— Но я ведь не насовсем уезжаю, — вздыхает полковник.

— Если вы уедете, то Бахтияр опять будет колотить меня! — чуть не плачет малыш.

— Пусть попробует! Тогда я ему никакого подарка не привезу.

Салимджан-ака успокоил ребят, пообещав обязательно приехать на той неделе и привезти гостинцев. Потом обнял всех поочередно, расцеловал.

Детишки махали нам вслед, пока машина не исчезла из виду. Салимджан-ака глубоко вздыхает, беспокойно ерзает на сиденьи. А я все сильнее и сильнее нажимаю на газ и про себя повторяю, повторяю бесконечно.

— Прощай, цветущий мой город, прощайте, дорогие мои горожане, прощай мой маленький братишка Бахрам-бесштанник!

«Волга» стрелой мчится по зеркалу асфальтированной дороги.

Этот роман не вызывал дискуссий а печати, хотя, думается, заслуживает особого внимания. X. Тухтабаев-одаренный бытописатель-юморист, что не так уж часто встречается. Ему удается сохранить в комических эпизодах национальное, что встречается еще реже. Но главное-«Конец желтого дива» с его завлекательным названием и простейшей фабулой врывается, как задорная полемическая декларация в самую гущу споров о проблемах приключенческой и детективной литературы.

Вот некоторые мысли, прозвучавшие в ходе этих споров. «Тема «традиции» применительно к советскому детективу,- писал один критик,- требует существенных разъяснений. Как бы ни удручало это сторонников «игры», советская детективная проза отечественной» жанровой традиции не имеет…» Другой теоретик детектива выступал против предположений, что детектив генетически связан с фольклором. «Я убежден,- заявлял этот автор,- что настоящий детектив так же далек от «сказки», как и от «игры».

Придерживаясь, по-видимому, иной точки зрения, X. Тухтабаев избрал образцом для своего романа именно сказку и достиг при этом результата интересного и уж, во всяком случае, полемически яркого: его сочинение разительно отличается от стандартных западных (да и не только западных) детективов. И в то же время «Конец желтого дива»- именно детектив, причем такой, в котором отчетливо проявилась национальная традиция.

Детективный жанр, приключенческий жанр-мы часто употребляем эти термины как взаимозаменяемые, подобно десятилетней девочке, которая говорит: «Приключенческий роман — это где скачут, а детектив — где ищут…» Разъясним нашу терминологию, а заодно и позицию. Приключенческая литература — родовое по отношению к детективу понятие. От серьезной литературы приключенческая отличается по типу конфликта — он здесь особенно «конфликтен», обострен — и по окраске изображаемых событий, которые необычны, подчас необъяснимы. Каждое такое событие является нарушением нормы -«правильного» хода вещей, закономерного разгития человеческих отношений. Это приключение… Приключение — ядро эпизода, поединок — ядро приключения. Победа положительного героя, с которым часто отождествляет себя читатель,- ожидаемый финал такого поединка (со злодеем, с дикими зверями, со стихией, с неведомым). Объединяет поединки динамическое действие, нередко — путешествие…

Особое значение в приключенческой литературе имеет степень познания реальности, имитируемая и варьируемая рассказчиком, словно диафрагма, регулирующая пределы видимости. Автор как бы говорит: «не известно, что делает мой герой. Что делают его враги, я не знаю!» Или: «Все происходящее — загадка для меня, как и для героя».

Какие-то карты персонажи открывают друг другу, какие-то — автору, какие-то — читателю, и вот эти причудливые сочетания неосведомленности одних и неосведомленности других вызывают в сфере восприятия настойчивую потребность полного, исчерпывающего знания, которая и формирует эстетическую сверхзадачу приключенческой литературы. В конечном счете, развитие действия здесь выравнивает, как а сообщающихся сосудах, информационную насыщенность» треугольника: «рассказчик — герои-читатель». Торжествует принцип разделенного знания.

В приключенческой литературе, как правило, фигурирует, впридачу к названным героям, еще один, неназванный, бесплотный. Этот герой — невидимка — тайна. В «серьезной» литературе тоже сколько угодно тайн (как сложится жизнь героя, разве это в завязке романа не тайна?)- Просто они там не играют определяющей эстетической роли. В приключенческой литературе тайна — гирька, приводящая в движение механизм сюжетного интереса. По признаку такого или этакого понимания тайны и различают типы приключенческих произведений… Тайна — будущее, то, что ждет героев впереди, вне зависимости «от сегодня». Перед нами одноплановый авантюрный роман с разомкнутой цепочкой эпизодов. К примеру-«Жиль Блаз»… Тайна — настоящее. Видимые события имеют скрытую мотивировку, а художественная композиция тяготеет к кольцеванию, к совмещению первого плана со вторым, третьим. Скажем, «Три мушкетера»-собственно приключенческий роман… Тайна — прошлое, которому ищут объяснение в настоящем. Целиком «закрытая» двуплановая структура отвечающая схеме вопрос — ответ», «загадка — разгадка». Это — детектив.

Приключенческая литература — как бы эпос. Но именно «как бы». Потому, что картина жизни, видимая сквозь бинокль приключения, условна, нацелена на «расслабившееся», «бесконтрольное» внимание, на восприятие в специфическом диапазоне карнавальных допущений. В этом отношении приключенческая литература родственна комедийной и — зачастую -«поставляет» ей свои ситуации. Некоторые сюжетные мотивы вообще не могут быть разделены между сатирой и, скажем, детективом. Сказанное относится к мистификации, к сознательному — по ходу фабулы — обману и т. п., к одноцветному, по шкале «черное — белое», пониманию характеров.