Худайберды Тухтабаев - Конец Желтого Дива (Художник А. Кива)

Приключенческая литература (и детектив) имеет сложную историю, в которую свои страницы вписали и классицизм, и романтизм, и реализм нового времени. Но и в реализме, и в романтизме, и в классицизме приключенческая литература, в частности, детектив, всегда брала как раз то, что в зародышевом, а иногда и в развернутом виде присутствует в народной сказке. Не случайно среди историй о «мнимом уходе», включенных фольклористами в сборник «Проделки хитрецов», есть гавайский миф, вьетнамская сказка, фрагмент из древнегреческого эпоса (эпизод со знаменитым троянским конем), бразильский анекдот и рассказ Конан Дойля «Морской договор».

«Конец желтого дива»-это одновременно и детектив и сказка. Конечно, центральная фигура в романе — преступник. Это главарь этакого карателя жуликов и проходимцев, некто Адыл Аббасов. И, конечно же, злоумышленнику противостоит представитель уголовного розыска, юноша по имени Хашим. Фигурирует в романе и тайна (Адыл Аббасов умело маскируется и, стало быть, далеко не сразу открывает милиции и, соответственно, читателю свой подлинный облик). В конце концов, мы вместе с Хашимом выясняем, куда ведут нити всевозможных злоупотреблений, хищений и кровопролитий. Начинается ловля разоблаченного преступника, детективное повествование трансформируется в авантюрное. И прежде чем упасть занавесу, перед нами возникает примелькавшийся кадр- «Волга» стрелой мчится по зеркалу асфальтированной дороги»…

«Ба!- воскликнете вы.- Хороша оригинальность! Среднестатистический детектив — и ни одной свежей черточки»! Это на первый взгляд и вправду так. Но дело в том, что оригинальность романа раскрывается отнюдь не в деталях фабулы. Уже начало книги — рассказ о том, как юный Хашим дебютирует на цирюль-ном поприще,- вызывает у вас своим колоритным юмором ассоциации скорее с плутовской автобиографической повестью «Озорник» классика узбекской литературы Гафура Гуляма, нежели с Честертоном или Конан Дойлем… Углубимся в текст, и это ощущение национальной бытовой стихии стократ усилится даже после того, как на страницах книги ударит гром преступления. Ну, скажем, пробуждение сыщика- как оно свершается в современном детективе? Звонит телефон, или, в крайнем случае, будильник. А у Тухтабаева? Героя мило и по-детски будит сестренка — очередной шалостью. Ничтожная, казалось бы, деталь-и в то же время для романа очень характерная. Характерная своей живой нестандартностью, непосредственностью, «неофициальностью», которая встречается у Тухтабаева на каждом шагу, а в большинстве детективов, увы, как говорится, даже и не ночевала… Там, напротив, все официально потому, что закон — крути, не крути — есть закон, и представители его предстают перед нами, по самой своей сюжетной роли, в официальной функции. У Тухтабаева официальная роль милицейского инспектора отнюдь не отменена. Но проведена через индивидуализированный образ, через героя, увиденного во всей его человеческой, социальной и, что немаловажно, национальной конкретности, которая, в частности, сказывается на особенностях его следовательского зрения.

Интересно само конкретно-художественное толкование следовательской фигуры, предлагаемое Тухтабаевым. Его герой комичен. Что ж, комические эффекты совсем не противопоказаны детективу… Сколько забавных черточек у героев Агаты Кристи! Взять хоть того же Пуаро с его огромными усами и непомерным бахвальством. Множество смешных ситуаций провоцирует адвокат Мейсон в романах Гарднера. Открытие Тухтабаева (не побоимся громкого слова — оно здесь на месте) — в обращении к фольклорному комизму, причем не заимствованному в литературных источниках, а к тому, что органически присущ национальному характеру, народной речи, повседневному быту узбеков и по сей день. Хашим — это веселый и умный плут, которого узбекская сказка нашла в жизни и которого, следуя путеводным указаниям сказки, нашел сегодня в жизни писатель. Мейсон у Гарднера тоже плут, но это плут сочиненный, дистиллированный. Плут у Тухтабаева — типичный фольклорный образ, потомок Насреддина Афанди. Его слабости и неудачи подаются с самокритичной озорной издевкой, а меткие наблюдения — то по-доброму, если речь идет о людях, милых сердцу повествователя, то, коли речь касается жулья, саркастически.

То и дело рассказывает герой о своей бабушке. «Придется моей любимой бабушке, обливаясь горючими слезами, таскать мне в тюрьму передачи»,- думает он, оказавшись жертвой клеветнических обвинений. Потом та же бабушка приезжает из кишлака в город, чтоб разузнать, как там трудится ее любимый внучек; взбирается на скамью у входа в отделение милиции, во все горло выкликает имя Хашима и когда молоденький милиционер пытается ссадить ее с пьедестала, гневно отвечает: «Отойди, не мешай! У нас все места общественные! Где хочу, там и кричу!»

Потом она заслушивает форменный отчет седовласого полковника о Хашиме, время от времени подавая сердитые реплики («Хашим больше у вас не работает. Увезу его в кишлак», «Хашим, сдай эту их фуражку и точка!»). Далее, убедившись, что Хашим достоин своего положения, а оно достойно самого Хашима, бабушка возвращается в кишлак.

Сыщик, которого бабушка того и гляди заберет из милиции, как забирают детей из детского сада. Необычно? Необычно. Мыслимо в западном детективе? Не мыслимо. Забавно? Забавно. Но еще — и правдиво. Но еще — и по человечески понятно, трогательно. Вот уж такой сыщик не напрашивается на сопоставление с Шерлоком Холмсом или майором Прониным…

Хашим влюбился и, робея, изо дня в день торчит в ожидании своей избранницы у ворот ее дома. А родители девушки ударяются в панику: с чего это к ним повадился милиционер, нет ли на их совести какого-нибудь греха? Подобных ситуаций-анекдотов в романе много, и написаны они щедрой и твердой рукой.

Но вспомним и о преступниках. Применима ли комедийная повествовательная манера в разговоре о нарушителях уголовного кодекса? Оказывается, вполне применима при условии, что протокольность притеснится в пользу гротеска (как это уже делалось, скажем, в сказке про Али-бабу и сорок разбойников!) Вот, «юридически» выражаясь, «вещественные доказательства», увиденные глазами Хашима: «Чего только душа пожелает — все было здесь: ярчайшие шелка да атласы, которые люди называют «Коли дочь наденет, сноха от зависти лопнет»; холодильник, коих не признает моя дорогая бабушка, и полированные шкафы, столы, серванты, за которыми вон уж сколько безрезультатно охотится моя дорогая матушка»….

Главарь шайки преступников-личность более сложная, чем любой из его подручных. Это и вкрадчивый льстец в первых главах, и квалифицированный кляузник, борющийся против закона оружием закона же. Он и озверевший кладоискатель в последних главах, который прячется от милиции в мечети и палит из пистолета в своих преследователей… Заявить, что Адыл Аббасов сказочный разбойник — язык не поворачивается. Но воспользоваться средствами сказки для расправы с ним сам бог велел.