Люси Сорью - Страна василисков

Лифт остановился на втором этаже. Звякнули двери.

— Ага. — сказала Жюстина. — Давай, удачки.

— Спасибо! — просияла Цунэмацу и выскочила из лифта. Двери закрылись следом за ней.

Стоило лифту тронуться, как инспектор Дюлафо недоуменно моргнула с видом человека, оторвавшегося от чтения, и глянула через плечо на нас.

— Штайнер. — сказала она. — Жюстина. Вы чего тут делаете?

— Едем в морг. — сказал я. — Привет, Локи. Я с тобой даже здоровался.

— А-а-а. — протянула Ханнелора Сидзуки Дюлафо. — Зарапортовалась, прости.

— Работаешь? — поинтересовался я. Дюлафо пожала плечами; на ней был голубой жакет с просторными рукавами, из которого выглядывала стратегически расстёгнутая белая блуза. В левом рукаве поблескивал кругляш Линзы.

— Вроде того. — сказала она. — Адзуса Халтурина, знаешь такую?

— Не знаком. — подумав самую малость, ответил я. — А чем знаменита?

— Менеджер по продажам в «Сэнкё Ретроэклер». — С улыбкой сообщила Дюлафо. — Сегодня утром уволилась по собственному.

— Ага.

— Позаимствовала у компании примерно два миллиона марок. — все с той же улыбкой добавила Дюлафо.

— Ого.

— И я лечу её ловить. — завершила Локи. — Пока след ещё горячий. — лифт остановился на первом этаже, звякнув, и она помахала нам изящной ручкой. — Пока, ребята.

— Пока… — протянул я, но зеленая макушка Дюлафо уже маячила где-то в другом конце проходной. Двери снова закрылись у меня перед носом.

— Два миллиона. — произнесла Жюстина, когда лифт тронулся. — Что бы я сделала, если бы у меня было два миллиона…

— Переехала на Ландштрассе? — предположил я. — Уехала бы в отпуск на Берлин?

— Точно. — мечтательно протянула Фудзисаки. — И тебя бы с собой взяла.

— Жюст, перестань.

— А что перестань? — возмутилась Фудзисаки. — На тебя и так половина отдела смотрит, глотая слюнки, а я что?

— Не поедешь со мной на Берлин. — дипломатично ответил я. — Без отпускных так точно.

— Отпускные… — фыркнула, надувшись, Жюстина, и лифт остановился снова.

Мы были в подвале.

Сказать, что подвал Цитадели большой — не сказать ничего. В части его действительно располагались ангары для люфтмобилей и спецтехники, но далеко не в тех масштабах, как предполагали архитекторы Цитадели. Подвалы уходили вниз на несколько уровней, но, насколько я знал, ничего кроме зеленоватых аварийных ламп и запечатанных входов в служебные коммуникации орбиталища (включая как минимум один, ведущий в метро) там не было.

Остальную часть подвала же занимали криминологические лаборатории, морг, КПЗ и оружейная — необязательно в таком порядке. Очки гайдзина всё ещё лежали у меня в кармане; их надо будет сдать, но это можно сделать в самую последнюю очередь.

Вместо этого мы подошли к дверям морга, и я постучался.

— Открыто! — раздался голос из-за двери, и я толкнул её, входя внутрь — в стерильное помещение с белым полом и зелёными стенками. За стеклом слева скрывались ряды холодильных камер, и свет там был потушен; справа же, в секционной, в свете операционного светильника кружила старший судмедэксперт Нагиса Маршан. «Кружила» было подходящим словом — Маршан танцевала, раскинув руки; подол белого халата кружился, открывая тонкие ноги в чёрных чулках. Из-под халата выглядывал зеленый свитер.

Фудзисаки кашлянула. От неожиданности Маршан оступилась, нелепо взмахнув руками, и обернулась к нам.

— О, Жюст, это ты? — спросила она. — О, привет, Штайнер. Вы по поводу своего трупа, да?

— Нет, мы решили тебя навестить. — ответила Фудзисаки. — Вдруг тебе тут скучно одной… в такой компании… — она поёжилась; из-за работающих за стеной холодильников в морге было зябко.

— Скучно? — переспросила Маршан и махнула рукой: — Благая Бэнтэн, я тебя умоляю! Меня тут, по крайней мере, не дергает каждая встречная-поперечная… — она осеклась. — Так вам нужен труп или нет?

— Нужен, конечно. — ответил я. — Ты её смотрела?

— Нет, так оставила… — фыркнула Маршан. — Вишневецкая, Хироко, шестнадцатого третьего, так?

— Так. — кивнул я. Маршан улыбнулась и картинно взмахнула руками; зашуршали колёсики, и из-за угла выехала каталка, на которой, скрытое покрывалом, лежало тело.

— Прошу. — сказала Маршан, подходя к замершей у одного из столов каталке. Мы подошли следом, и судмедэксперт отдёрнула покрывало.

Мёртвая Хироко Вишневецкая смотрела в потолок невидящими глазами. Её голову удерживал пластиковый воротник, обёрнутый вокруг того, что осталось от шеи. Я глянул на рваную рану, уже застывшую, и непроизвольно содрогнулся.

— Будете смотреть — одевайте перчатки, — добавила Маршан. — Сами знаете.

— И что ты можешь нам сказать? — поинтересовался я, подходя ещё ближе. Кожа Вишневецкой была неестественно бледной; можно было различить каждую жилку, каждый сосуд.

— Я-то? — переспросила Маршан и вздохнула, сложив руки за спиной — ни дать ни взять прилежная ученица мединститута. — Что я не знаю, кому это пришло в голову перерезать Вишневецкой горло вибромечом, но смотрится это очень подозрительно. А при близком рассмотрении — тем более…

— Чем именно подозрительно? — спросила Фудзисаки, натянув перчатки.

— Кроме того, что у неё всё ещё голова на плечах? — уточнила Маршан. — А это, кстати, самое главное: вот честно, я на вспоротые глотки насмотрелась по самое некуда, — ребром одетой в гигиеническую перчатку ладони она чиркнула себе по тонкой шее, — но обычно после вибромеча такого размера голова должна лежать отдельно от тела. А тут она держится. На вот такой ниточке. — она показала. Ниточка действительно вышла тоненькой.

— Ты сказала «вибромеч», — уточнил я. — Именно меч? Не нож?

— Ну да. — сказала Маршан так, будто это было бы нечто само собой разумеющееся. — На ширину раны посмотри, у виброножа — даже у штык-ножа M2341, это тот, который не нож, а короткий меч — рана вышла бы гораздо меньше. Тоже рваная, но тут горло вспороли, как мертвую рыбину. — я поморщился. — Чуть до позвоночника не дошло, но там уже без разницы…

— То есть что, — проговорила Фудзисаки, — убийца просто так стояла и резала Вишневецкой горло, — она прищурилась, — здоровенным вибромечом? А Вишневецкая что?

— А вот это-то и самое подозрительное! — провозгласила Маршан и схватила запястье Вишневецкой, подняла его и продемонстрировала нам: — Ни-ка-ких следов борьбы!

Пальцами, одетыми в перчатку, я взял ладонь Вишневецкой и рассмотрел её: да, это должно было сразу броситься мне в глаза. Ни сломанных ногтей, ни крови, ничего… и за запястья никто её не держал: синяков и отметин не было. Я отпустил руку, окинув взглядом тело: ничего, намекавшего на то, что убийца удерживала Вишневецкую против её воли. Но когда тебе пытаются перерезать горло, ты всё равно будешь сопротивляться… разве нет?