Роберт Беннетт - Город лестниц

Шара задает прямой вопрос:

– Он финансирует реставрационистов?

– Я просмотрел документы, но, увы, вынужден признать: такого не заметил. К сожалению. Хотя есть там некая странность…

– Какая?

– Ковроткачество.

– Что? Подожди, ты о чем?

– О ковроткачестве, – бестрепетно повторяет Воханнес. – Видишь ли, Уиклов выкупил, прямо на корню, три ткацкие фабрики в пригородах. Ну ты знаешь, здоровенные такие мануфактуры, на таких ковры производят…

– Я понимаю, о чем речь.

– Так вот. Он их выкупил. Причем за большие деньги. И даже названия не сменил.

– И ты думаешь, не сменил, потому что не хочет, чтобы о покупке прознали? – спрашивает Шара.

– Именно. Но я нюхом чую: что-то тут не так. Что-то там такое еще есть, просто я не вижу этого чего-то. Но, с другой стороны, за мной и не стоят спецслужбы целой супердержавы.

Шара глубоко задумывается.

– Он купил эти ткацкие фабрики в месяц Тува? Позже?

– Хм… Я не помню всех деталей с точностью, но… думаю, что позже.

А вот это интересно.

– Насколько ты доверяешь своему информатору?

– Полностью.

– Почему?

Воханнес колеблется. Потом говорит:

– Я знаю его. Он мой… близкий друг, – медленно выговаривает он. – Этого должно быть достаточно.

Шара хочет расспросить подробнее, но вдруг понимает, о чем идет речь. Она смущенно покашливает и говорит:

– Понятно.

И смотрит на Воханнеса. Тот потягивает вино, видно, что ему не по себе: он бледен, лоб весь в испарине. И вдруг он кажется ей сморщенным и мягким, тонким, как искусно вытканный лен.

– Послушай, Во. Я… я сейчас скажу тебе кое-что… и я нечасто говорю это добровольным информаторам, чтоб ты знал.

– И что это будет?

– Я хочу дать тебе возможность забрать назад свое предложение.

– Чтоооо?..

– Я хочу дать тебе возможность передумать, – отвечает Шара. – Потому что, если ты снова предложишь мне эти бумаги, я возьму их в оборот, это точно. С моей стороны было бы непростительным промахом не воспользоваться таким шансом. И если кто-то спросит, откуда я получила эти материалы – а они спросят, в этом сомневаться не приходится, – мне придется все рассказать. Я не могу с уверенностью прогнозировать, что за этим последует, но, когда разбирательство по делу завершится, есть полновесный шанс, что когда-нибудь в будущем в Сайпуре, в очень публичном месте, например в суде или на каком-нибудь заседании, кто-нибудь засвидетельствует, что Воханнес Вотров, Отец Города Мирграда, предоставил сайпурскому правительству ценные материалы, полностью отдавая себе отчет в том, что эти документы приведут к осуждению другого Отца Города. А подобные вещи… они не остаются без ответа, Во.

Воханнес молча созерцает медленный вальс свечного огонька.

– Я через это уже проходила, – говорит Шара. – Мне приходилось терять информаторов – именно после таких заявлений. Я использую людей, Во. Это моя работа. Это не слишком чистоплотно. У нашей деятельности есть… последствия. И… И если ты снова предложишь мне взять эти документы, я возьму их, потому что это мой долг. Но я все равно хочу, чтобы ты хорошенько подумал, прежде чем передал мне этот чемодан.

Воханнес поднимает на нее ярко-голубые глаза. А ведь они у него, наверное, и во младенчестве такие были… ничего не поменялось.

– Переходи ко мне. Работай на меня, – вдруг предлагает он.

– Что?!

– Тебе не нравится твоя работа.

И он вонзает вилку в улитку и дует на нее. На скатерть дождем сыплются масляные капли.

– Переходи ко мне. Вот это будет поворот. Мы ведь не старая гвардия. На меня такие не работают. У нас огромные планы на будущее. Мы новаторы. А еще… я в состоянии предложить тебе зарплату поистине немыслимых размеров.

Шара ошалело таращится на него, не веря собственным ушам:

– Ты шутишь.

– Я абсолютно серьезен. Серьезен, как сама смерть.

– Я… Во, я не буду на тебя работать, ты что!

– Адский ад, ну тогда… становись во главе компании.

Он делает еще один шумный глоток, заедает вино улиткой.

– Для меня это все – лишняя головная боль. Управлять компаниями, вкладывать деньги – ну его, не люблю. А я буду свадебным генералом. Пусть меня изберут Отцом Города, и буду я… ну не знаю… приветственно рукой махать на торжественных заседаниях и парадах.

Шара начинает хохотать. Потом закрывает лицо ладонями.

– А что ты смеешься? – Он все еще пытается сохранять серьезную мину, но улыбка выдает его. – Ну вот что? Я серьезно с тобой разговариваю. Будь со мной.

Улыбка изглаживается с его лица:

– Давай жить вместе.

Шара тоже перестает смеяться. Поморщившись, она ворчит:

– Ох, Во. Ну зачем…

– Что зачем?

– Зачем ты это сейчас сказал?

– Я имел в виду… Ох, да ладно тебе! Я предлагаю тебе жизнь здесь, в Мирграде!

– Да? Что-то непохоже. И потом… именно это ты мне и предложил, когда закончил академию.

Воханнес робко оглядывается на сайпурских телохранителей:

– Джентльмены, не могли бы вы… мгм… оставить нас с дамой наедине? Ненадолго?

Телохранители пожимают плечами и выходят. И встают у двери в комнату.

– Что-то все наперекосяк идет… Шара, я совсем не это имел в виду, – говорит Воханнес.

И горько смеется.

– Так зачем ты меня сюда пригласил? Чтобы сделать предложение за ужином в дорогом ресторане?

– Это не дорогой ресторан, тут табачищем воняет…

Повисает молчание. В соседней комнате кто-то раскатисто смеется, смех переходит в эмфизематозный кашель.

– Хочешь вернуть меня? Это не принесет нам счастья, – говорит Шара.

Воханнес обиженно откидывается в кресле. И принимается изучать содержимое своего бокала.

– Я не та, что раньше, – говорит она. – И ты тоже стал другим.

– Все это так… неловко… – мрачно бормочет он.

– Во, ты помолвлен! Забыл?

– Ах да, конечно.

И он поднимает руки в беспомощном жесте: мол, ну и что? Что это за помолвка такая?

– Мы хорошо смотримся вместе, не отрицаю. Кутим вовсю. Газетчики вокруг нас так и вьются…

– Но ты ее не любишь?

– Кому-то непременно нужна любовь. Кому-то нет. Это как при покупке дома: вам нужен камин в главном зале? Окна в спальне? Любовь? Так вот, для меня любовь – это опция. Могу обойтись и без нее.

– Я не верю.

– А что, по-твоему, у меня есть выбор? – рычит он. – Ты… ты этих мужланов видела? За столиками? Ты представляешь, что они сделают…

Он с трудом берет себя в руки.

– Моя жизнь грязнее, чем ты думаешь, Шара.

– Ты вообще не представляешь, что такое настоящая грязь, Во.

– Ты меня вообще не знаешь.

Он поднимает на нее пристальный взгляд. Щеки его дрожат. В уголке правого глаза набухает слеза.

– Я могу сдать тебе Уиклова с потрохами. Он заслужил. Забирайте его. Размажьте его по стенке.