Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр

Дюпен повернулся к торговцу балладами:

– Как же последняя молитва мистера Курвуазье стала известна вам? Вы его друг?

Коротышка шагнул ближе и подмигнул.

– Нет, сэр, я не друг Курвуазье, но друг его тюремщика. Всю ночь просидел под дверью его камеры, и лишь на рассвете эти самые слова буквально выплеснулись из глубин его души. Так часто бывает – перед лицом смерти человеку необходимо облегчить душу. – С этими словами он подал нам бумажный свиток. – Пожалте. Его последние слова в рифмованных куплетах.

– Всем бы нам такой талант, – сухо сказал Дюпен.

– Да ведь всем известно, сэр: перед неминуемой смертью человека всегда посещает муза. Вот увидите: последняя молитва Курвуазье написана отменнейшим почерком. В лучшие мои деньки я был писарем. Взгляните. Исключительно разборчиво!

Несообразное множество писарей, с которыми мне доводилось сталкиваться – в питейных заведениях, сознаюсь честно, – пили, чтобы рассеять скуку своего ремесла, и в конце концов теряли и навык и работу, доведшую их до этого. Страница же, развернутая передо мной, действительно была заполнена прекрасным почерком, но без малейших признаков характерной для пьяниц дрожи в руках.

– И эта оригинальная и единственная копия его последней молитвы может стать вашей всего за один пенни!

Дюпен открыл было рот, но я перебил его:

– Вот вам пенни.

Я принял небольшой свиток из рук писаря.

– Спасибо, добрые господа!

Человечек с огромными баками широко улыбнулся и отступил спиной вперед. Утреннее солнце блеснуло на стеклах его очков.

– Помните, господа, – весело заорал он, – лишь по делам нашим можно сказать, что суждено нам – рай или ад!

С этими словами маленький человек исчез столь же внезапно, как и появился.

– Странный малый, – заметил Дюпен.

– Весьма странный.

Мне не терпелось прочесть молитву Курвуазье, и я расправил свиток:

«Ринвик Уильямс – преступник», – весь свет говорит,

Добрый валлийский парнишка позором покрыт.

А истинный Монстр все по Лондону гуляет

И ножик на дамские юбки навостряет.

Так молит тебя невинный, что был осужден за другого:

Оставлю в наследство все, что только есть дорогого.

Унаследуй мое обязательство

Отплатить Э. А. за предательство.

Истреби же все ее потомство —

Такова ей награда за вероломство.

Прочитав строки на дрожащем в руках листке, я не поверил своим глазам и резко вскинул взгляд, вглядываясь в толпу вокруг нас.

– Он исчез, По, – негромко сказал Дюпен. – В такой толпе нам его не найти.

Я кивнул, дивясь резкому контрасту между никуда не годным содержанием стишка и аккуратным каллиграфическим почерком.

– Итак, перед нами еще одна загадка, – добавил Дюпен.

– Кто такой этот Ринвик Уильямс? – вслух подумал я.

– Это несложно будет выяснить, – сказал Дюпен. – Гораздо важнее, кто такой этот человек с фальшивыми бакенбардами и как он сумел разыскать нас в этой чудовищной толпе?

Гостиница «Лебедь», Танбридж Уэллс

14 января 1790 г.

Дорогая моя!

Если бы у меня был поэтический дар, подобный вашему, я написал бы поэму, чтобы пригладить ваши взъерошенные перышки и проклясть во веки веков эту беспардонную женщину, на которой женился ваш отец. Какая наглость – утаить приглашение, присланное не ей! Ваше новое платье сделает вас прекраснейшей из дам на балу в честь дня рождения королевы, а от вашего отсутствия празднество, безусловно, серьезно пострадает. Но не спешите думать, что новое платье пропадет даром. Помните лакея по фамилии Стаббс? Три дня назад я видел его с моим бывшим хозяином, мистером Ричардсоном, который, будь он в стельку пьян или трезв как стеклышко, никогда меня не узнавал. Стаббс же ни капли не изменился и извлекает из слабой памяти мистера Ричардсона немалую выгоду. Если верить Стаббсу, наш старый добрый Ричардсон удостоился чуть ли не десятка приглашений в Сент-Джеймсский дворец на празднование дня рождения королевы. Сейчас я работаю над тем, чтобы заполучить для нас парочку из этого десятка, но так или иначе, с ними или без них, мы посетим этот бал!

Ваш любящий муж

Генри.

Джермин-стрит, 93, Лондон

16 января 1790 г.

Дорогой!

Не в силах выразить, как много значат для меня ваши слова, исполненные разума и, не побоюсь этого слова, сострадания – неважно, выражены ли они в стихах или в прозе. Платье мое вряд ли назовешь новым – оно лишь выглядит как новое из-за обновленной отделки. В честь Ее Величества я остановилась на королевских мотивах, а именно – на бархатных фиалках цвета королевского пурпура (оттенок фиолетового, древний символ власти, признак царственности, в русской традиции – багряный). Миниатюрные букеты этих изысканных цветов обрамляют декольте и украшают новый бледно-лиловый пояс, выгодно оттененный серебряным муслином. Впрочем, детали моего туалета вряд ли вам интересны, а вот поворот судьбы, описанный далее, вас наверняка заинтригует.

Чтобы заказать новую отделку на платье, я посетила цветочную фабрику мсье Амабеля Митчелла на Довер-стрит и с удивлением обнаружила среди мастериц-француженок валлийца, выглядевшего ужасно знакомым. Я не сумела вспомнить, кто он и откуда я могла бы его знать. Примерно моих лет; судя по плачевному состоянию одежды, переживает отнюдь не лучшие времена… Судя по взглядам, бросаемым на меня украдкой, он узнал меня, но, вероятно, слишком стеснялся своего нынешнего положения, чтобы заговорить. Я прекрасно понимаю обстоятельства подобного рода и потому не стала настаивать.

Мы с мсье Митчеллом сговорились о количестве фиалок и шелковых лент для платья, и он отдал заказ именно этому парню. И я немедленно вспомнила, кто это. Не кто иной, как тот самый невезучий валлиец, танцевавший в балете и ходивший в учениках у Галлини! Помните, мы были в Королевском театре и имели несчастье наблюдать за его попытками танцевать? Впрочем, все танцовщики Галлини выступили абсолютно бездарно. Вы наверняка помните провал этого представления: Галлини не хотел давать занавес, несмотря на все шиканье и свист публики, пока зрители не ринулись на сцену, угрожая смертью всем нам? Наш валлиец пережил это ужасное представление, но в конце концов Галлини уволил его, обвинив в краже часов. По закону валлиец не понес за предполагаемую кражу никакой ответственности, но обвинение явно повергло его в теперешнее бедственное положение. Хотя рада сообщить, что в своем новом ремесле наш неуклюжий друг весьма искусен.

Дорогой, мы с Элизой с нетерпением ждем вашего возвращения.