Лев Гурский - Есть, господин президент!

— Выходит, здесь пусто? — огорчилась я. — Ни одного патриота?

— Ну я бы не сказал, что совсем пусто. — Макс кашлянул, что выдавало сильную степень его смущения. Взяв меня за руку, он повел по лестнице на второй этаж. — Вообще-то двух патриотов я нашел, — объяснял он мне по пути, — тут, наверху, недалеко, в конференц-зале — единственной открытой здесь комнате. Только оба они, как бы это выразиться, Яна… слегка необычные…

С моего языка уже готова была слететь ехидная фраза о том, что я этим фактом ничуть, мол, не поражена: обычные люди не таскаются на митинги с плакатами «Россия — для русских!». Но тут мы одолели два лестничных пролета, прошли по коридору, я бросила взгляд в открытую дверь конференц-зала и… и при виде этих двух попридержала язык. Они были странными, о да, еще какими!

Того, что был молод и приютился с книжкой у открытого окна, все же зацепила цивилизация. Конечно, голову его украшала немыслимых размеров кулькообразная шапка с околышем из бурого меха, а плечи — длинная накидка из шкур каких-то очень пушистых грызунов. Но из-под той накидки выглядывали вполне заурядные джинсики, а на узеньком скуластом лице сидели очечки вполне европейского вида.

Зато уж второй — пожилой крепыш, с седыми космами, торчащими из всех щелей белой двурогой короны, — казался стопроцентным сыном тундры. Он был одет в темно-синий шелковый халат с нашитыми фигурками зверюшек и по-восточному сидел на подиуме в окружении явно нездешних предметов. Среди тех особенно выделялись бронзовое зеркальце, кнут с резным костяным кнутовищем, деревянная колотушка и — на почетном месте — огромный кожаный бубен, по краям которого были привешаны маленькие луки и стрелы.

— Молодой умеет по-русски, — зашептал Макс, торопливо вводя меня в курс дела, — старый — ни бум-бум. Оба они камуцинцы, это такой сибирский народ. Старый у них наподобие главного шамана, молодой — типа шамана-стажера. А вот зачем оба сегодня прилетели в Москву и что здесь делают, молодой толком не знает. Вроде бы власти края направили их в столицу, но для чего — сказать не успели, очень уж быстро их в самолет загрузили.

— Нужно им показать фотку Роршака, — тихо предложила я. — Вдруг они его видели? Если американца сегодня сюда привозили…

Даже не дослушав меня, Лаптев покачал головой:

— Нет, это я спрашивал. Никого при них сюда не привозили, но есть кое-что другое. Тот шестерка из «Почвы», который им отпирал зал, говорил при них по телефону с кем-то из своих. И молодой, как он рассказывает, отметил кое-что интересное… В общем, тебе надо самой его послушать. Может, и мелочь, но, может, и важно…

Получив такое напутствие, я вступила в зал и сразу объявила:

— Здравствуйте, меня зовут Яна Штейн!

Молодой поспешно вскочил, отложил книжку и пропел фальцетом:

— И ва-а-ам здравствуйте, и ва-а-ам! Я Валера Петров.

Старый шаман с места не вставал, но рогатая корона на его голове чуть шевельнулась — вниз-вверх. Это был еле заметный кивок.

— Халунай Удха тоже здоровается, — почтительно перевел стажер.

То ли от внезапности, то ли еще почему моя природная вежливость отступила и на ее место выскочило природное любопытство.

— Валера, а почему вас обоих по-разному зовут? — с удивлением спросила я. — Вы разве не оба камуцинцы?.. Ой, извините…

Шаман-стажер Валера нисколько на меня не рассердился.

— Халунай Удха — не имя, уважаемая Яна Штейн, — слегка поклонившись, объяснил он мне, — это часть его титула, знак происхождения его силы, которая идет от отца к сыну. А подлинного имени ему открывать нельзя. Я свое еще могу сказать, пока я на третьей ступени, но учитель — уже нет. Он по паспорту тоже Валера Петров, а настоящее имя откроет только мне и только перед смертью. Тогда оно станет моим…

Что-то я такое читала у Пелевина, но думала, что тот сочиняет.

— Эмде пепа хэсе оород ганеж, — тем временем проговорил шаман, обращаясь ко мне. — Тойбор жодо хэсе.

— Халунай Удха просит вас поскорей отдать ему свой ганеж… то есть вот этот ваш тотем. — Валера указал на пупса, который я, как дура, по-прежнему таскала с собой. — Он говорит, что это очень вредный ганеж, злой, неправильный, опасный…

А оригинал — еще вреднее, мысленно добавила я и с удовольствием вручила шаману прилипчивую куклу-Погодина. Халунай Удха положил пупса на самую середину бубна, что-то пошептал над ним, а затем резко подбросил вверх. И, действуя бубном как теннисной ракеткой, точно запулил пупса в открытое окно. Такой удар сделал бы честь Маше Шараповой, честное слово! Удостоверившись, что кукла исчезла, шаман адресовал Валере три односложных слова.

— Жодо, Удха. — Шаман-стажер кивнул, огляделся по сторонам, поднял книжку, которую читал. И без сожалений выкинул ее в окно вслед за пупсом. А нам разъяснил: — Учитель велел мне срочно избавиться от чего-то ненужного. Я эту книгу сдуру в Домодедово купил, клюнул на название… Думал, что она про наш эзен, дух леса, а оказалось — про одного капризного московского мужчину. То ему не так, это ему не эдак… его бы к нам в сезон дождей…

Мы еще минуту-другую пообсуждали сезон дождей в их суровом крае, а потом, улучив момент, я напомнила Валере про тот телефонный разговор местного партийного шестерки. Младший из шаманов отставил тему климата и с готовностью поведал о том, что когда они приехали сюда из аэропорта на такси («очень дорого, Яна, очень, два оленя у нас столько стоят…»), дом этот был еще полон патриотов, но затем они узнали, что их патриотического начальства сегодня уже не будет, и все сдернули по своим делам, кто куда. А тот местный крендель, который оставил камуцинцам ключ от зала, прежде еще с кем-то побазарил по телефону и в конце кому-то сказал: он, мол, тоже сваливает домой. Шефам, дескать, все равно до лампочки, они там со своими слепыми…

Слепыми? Что-то тревожно шевельнулось у меня в животе. Черт, я ведь так и не смогла прозвониться Черкашиным! Может, это простое совпадение, но мне оно не понравилось. И Максу, видимо, тоже.

— Уважаемый Валера, — поспешно сказала я шаману-стажеру, — пожалуйста, вспомните слово в слово, как он сказал?

— Два слова меня особо удивили, — признался камуцинец. — Я все-таки хорошо знаю русский, ошибки нет. Тот человек сказал по телефону, я точно слышал: «Они там бьются с своими проклятыми слепыми…» Я не понимаю. Раз люди взялись помогать инвалидам, то почему плохие слова? Почему «бьются», почему «проклятые»?..

Меня охватило скверное предчувствие. Роршак, Черкашины, «Почва» — тут все как-то завязано в один узел. Если Юру с Тоней взяли в плен те же, кто американца, то, может, они их держат там вместе?

— Макс, надо срочно ехать на Шаболовку! — воскликнула я. — Там что-то случилось, я знаю… Спасибо вам, — обратилась я к обоим шаманам, — вы нам очень помогли, всего доброго, нам пора. И вам тоже лучше отсюда удирать. Деньги на гостиницу у вас есть?