Лев Гурский - Есть, господин президент!

Едва жужжание стихло, я вывесил на лице самую большую из своих улыбок и обратился к четверке в духе добрых киношных традиций.

— Есть хорошая новость и есть плохая, — сообщил я. — Хорошая заключается в том, что мы задержали гражданина США, с которым вы скоро познакомитесь. И сразу поймете: вас временно изолировали для вашей же безопасности. Теперь о плохом. К сожалению, должен сообщить кое-что неприятное о вашей знакомой Яне Штейн… она ведь вам знакома, я угадал? Не надо смотреть в пол, я же знаю, о чем говорю. Так вот — на поверку эта Яна Штейн оказалась злым, черствым, эгоистичным человеком. Именно сейчас, когда вам нужны ее поддержка и участие, она цинично бросила вас на произвол судьбы и умыла руки. Я вообще удивляюсь: как вас, людей неглупых, тонких, порядочных, угораздило связаться с эдакой бессердечной… безразличной… бездушной…

От кондитеров мне больше не требовалась сведений о рецепте. Я хотел кое-что разузнать об этой Яне. Уточнить ее уязвимое место.

— …безжалостной… своекорыстной… холодной… алчной… — продолжал я неторопливо накручивать бранные эпитеты.

Людям простодушным не нравятся, когда ругают их близких. Они возражают, спорят, шумят. А по ходу спора часто выбалтывается что-нибудь полезное… Ну-с, кто из этих поднимет перчатку? Старик, пожалуй, промолчит — ишь как насупился, точь-в-точь русс-партизан. Слепые тоже, я смотрю, себе на уме. Думаю, сейчас мою наживку проглотит вон то юное существо с горящими глазами.

— Вы врете! — яростно крикнула мне девчонка-продавщица. Как всегда, Ваня угадал. — Не смейте, Яночка Ефимовна не такая! Бездушная? Корыстная? Ложь, ложь! Да она нам всем столько сделала!.. И не только нам… А уж для Адама Васильевича, для Окрошкина… Да она, если хотите знать, ради него вообще…

— Светка, дурында, заткнись, — прошипел дед Монте-Кристо. Поздно, поздно, старый ты лох! Слово-воробей вылетело.

Я получил то, за чем пришел. Мне была необходима всего-то одна капля масла для шестеренок моего готового плана. Я хотел быть уверен, что в нужный момент госпожа Я.Ш. проявит свойственные ей милосердие, сострадание… и еще этот самый… черт, вечно я забываю слово!

Я помахал рукой всей четверке, вышел из комнаты и направился по коридору обратно. Дойдя до пластикового бюста, я включил вторую мобилу послушал гудок и набрал собственный же рабочий номер.

— Софья Андреевна, — обратился я к Худяковой, — у меня приступ склероза. Напомните мне синоним к слову «человеколюбие».

— Гуманизм, Иван Николаевич, — отозвалась умница-секретарша.

Вот! Гуманизм! Именно он мне и нужен. Из всех своих противников я сильней всего обожаю гуманистов: они самые предсказуемые, если не сказать похуже. Беспричинная любовь к ближнему — это, на мой взгляд, тяжелая мозговая болезнь, типа менингита или энцефалита. Летальный исход гарантирован в девяноста девяти процентах из ста.

— Благодарю вас, Софья Андреевна, дорогая, — сказал я, — вы меня всегда выручите в трудную минуту. Без вас я как ноль без палочки… Есть какие-нибудь свежие новости? Кто-то мне звонил?

— Сам звонил, — ответила секретарша, сделав ударение на первом слове. Я приучил ее называть главу государства этим кратким и емким местоимением. — Уже два раза, час назад и вот буквально три минуты назад. Спрашивал, где вы, почему вас нет на рабочем месте и почему оба ваших сотовых отключены. Я объяснила ему, как вы и просили, что у вас внезапно заболела спина и вы уехали лечиться… А он, Иван Николаевич, — добавила Худякова, понизив голос до деликатного шепота, — велел вам обязательно передать, если вдруг появитесь, чтобы вы срочно с ним связались. Он прямо выделил «срочно», и тон у него был такой… ну я не знаю даже, как выразиться… Удивленный и в то же время расстроенный. И в то же время сердитый… И еще, мне кажется, немного печальный…

— Спасибо, Софья Андреевна. — Я посмотрел на часы. До срока, который я назначил Яне Штейн, осталась девяносто одна минута. — Вы золото, Софья Андреевна. Я пока еще на процедурах у знакомого мануальщика, вправляю позвонки. Это, к сожалению, еще надолго… Но потом я всенепременно позвоню самому. До свидания.

Я выключил мобилу и с трудом подавил желание выбросить и вторую сим-карту. Все было неприятнее, чем я думал. Софья Андреевна плохо знает президента: удивленный голос — первый признак его нешуточного гнева. А уж когда он еще и сердит, и печален… Хорошо, мы не в его любимой Мексике. Там бы мачо уже взялся за мачете. Я-то надеялся еще часов на десять люфта, а у меня от силы пять. Бли-и-ин! Не знаю, кто мне ухитрился подгадить до срока. Одно из двух. То ли мой шеф, Глава Администрации, не дожидаясь завтра, протырился к президенту и чем-то крайне убедительным засрал ему мозги. То ли Голубев, падла, вероломно нарушил конвенцию и слил Павлу Петровичу моего Тиму с нациками на день пораньше. Так или иначе, но без чудо-пирожных моя многолетняя карьера — на волоске. Зато с пирожными… С ними, господа, меня ждет совсем другая карьера…

Погодина я отловил возле сортира и велел ему побыстрее собирать людей и манатки: мы перебазируемся из этого царства греха — туда, где чисто и светло. Пускай он все грузит в мини-вэны до упора, чтоб уж сюда не возвращаться. Адью, Гоморра. Всех пленных брать с собою. Все трофеи, которые с Шаболовки, тоже брать обязательно. И чтоб без мародерства! Это, кстати, касается и его с Органоном, а не только рядовых партийцев. Я всех проверю на вшивость. Тот, у кого найду запасной член, лишится основного.

Хорошенько проинструктировав Тиму, я вышел на улицу. Шофер Санин уже пригнал на автостоянку именно то корыто, что я просил, и готов был сам рулить. За двадцать минут Гришин и Борин играючи разобрались в моем сценарии, добавили конкретики, убрали явную лажу, по карте прошли весь маршрут в обе стороны и сверили хронометраж. Укладываемся! С такими профи я и не то проверну.

Значит, основной состав готов, вспомогательный построен. Теперь осталось объяснить Органону — нашему главному на сегодня придурку — его сверхзадачу и порепетировать с ним до упора, пока он накрепко не въедет в образ. А почему бы ему не въехать? В конце концов, пробубнить две простеньких реплики и похлопотать рожей — это, по-моему, не такая уж великая премудрость. Не монолог «Быть или не быть?». Зайцев и тех учат бить в барабан. А у нашего парня, могу поспорить, хоть на полторы извилины больше.

Ровно за час до начала операции Органон предстал передо мной — слегка обиженный (отняли резиновую цацку) и одновременно польщенный своим будущим вкладом в наш одноактный триллер. Я, как мог, втолковал ему весь распорядок действий, заставил повторить роль раз двадцать и, притомившись, спросил:

— Ты в драмкружке-то когда-нибудь участвовал?