Джим Батчер - Холодные дни

Когда она отняла руки от горшочка, я увидел буквы, написанные на нем серебряным светом – на нем и на соседних сосудах, словно буквы эти пробудились от тепла ее рук.

Надпись на треснувшем горшочке гласила: Полынь .

Буквы стали исчезать, но я увидел надписи на других: Typhos. Pox. Atermors. Choleros. Malaros .

Тиф. Оспа. Черная Смерть. Холера. Малярия.

И Горькая Полынь.

А на полке стояло еще много других баночек.

Мои руки начали слегка дрожать.

– Для этого еще не настало назначенное время родиться, – тихо сказала Мать-Лето, и метнула жесткий взгляд в сторону Матери-Зимы.

Та не смотрела на нас, но ее зубы заблестели из-под капюшона.

Мать-Лето провела ладонью по моей руке. Я протянул ее ей более или менее рефлекторно и побрел через коттедж. Она подобрала свою корзинку и мы уже вместе пошли к двери. Я открыл ее, отступив в сторону и снова предложил ей свою руку, и мы вышли из домика на небольшую опушку, окруженную древним лесом с деревьями размером с секвойю. Они играли всеми оттенками осени, их листья ковром огненного цвета покрывали лесную почву повсюду, насколько видел глаз. Великолепное зрелище, однако это место не было Землей.

– По-моему, вы ей нравитесь, молодой человек.

– Да, мэм, – сказал я. – Я догадался, благодаря мясницкому ножу.

– Такая уж она есть, – сказала Мать-Лето, улыбаясь. – Она теперь редко покидает коттедж. Потеряла свою трость для ходьбы. И, хотя твой вызов был дерзким, он был необходим, и ты имел на него право. Но для нее страшно больно путешествовать, даже на небольшие расстояния. Вы, смертные, причиняете ей боль.

Слова Матери-Лето сделали всю ситуацию с «порублю-на-жаркое» более понятной. Существа типа Матери-Зимы мучили людей – и никак не наоборот. Я ранил ее гордость и всю ее сущность, а в сверхъестественном мире такие оскорбления редко прощаются и никогда не забываются.

– Она уравновешивала чаши весов, – сказал я тихо. – Вы это имели в виду?

Мать-Лето кивнула, выражая согласие.

– Твоя фраза слишком проста, но неверной ее не назовешь. – Она остановилась и повернулась, глядя на меня. – Она не может отвести тебя в места, куда мы должны идти, если ты хочешь понять.

– Понять что? – спросил я.

Ее зеленые глаза отражали переливы осеннего леса.

– Что стоит на кону, – сказала она. – Уж если твой выбор – идти со мной, то, что увидится, нельзя будет сделать неувиденным, и то, что познано, нельзя будет снова сделать неизвестным. Это может повредить тебе.

– Повредить мне – как? – Спросил я.

– Ты можешь никогда больше не познать покоя ночи. Знание сила, молодой человек. Сила делать добро – и сила причинять вред. Есть знания, способные вредить. Есть и такие, что могут убить.

– А что произойдет, если у меня нет этого знания?

Мать-Лето улыбнулась с мягкой грустью в глазах:

– Тогда ты сохранишь благословенное неведение – и предоставишь свою судьбу игре переменчивого случая. Делай выбор, хорошенько подумав.

Я взвешивал выбор, типа, целых десять секунд.

Я что хочу сказать: бросьте вы это.

Я все-таки, мать его, чародей , люди!

– Лучше знать, чем не знать, – сказал я тихо.

– Почему? – бросила мне вызов Мать-Лето.

– Потому что человек не может по-настоящему делать выбор, не имея знания, мэм.

– Даже если оно будет преследовать тебя? Вредить тебе? Изолировать тебя?

Я подумал еще немного и сказал:

– Особенно тогда. Покажите же мне.

На лице Матери-Лето промелькнули эмоции – мягкая боль и сожаление.

– Да будет так, – сказала она тихо. – Идем со мной.

Я вошел в древний лес, держа Мать-Лето под руку, следуя широкой разветвляющейся дорожкой.

– Ты не против, если я спрошу тебя: зачем мы идем? – спросила Мать-Лето.

– Нисколько, мэм, – ответил я.

– Что, по-твоему, произойдет, если ты не подчинишься приказу Мэб?

– Приказу? – спросил я.

– Не хитри, дитя, – фыркнула Мать-Лето. – То, что знает сменившая меня, знаю и я. Мэб приказала тебе убить Мэйв. Как думаешь, что произойдет, если ты не подчинишься ей?

Прежде чем ответить, я некоторое время шел молча:

– Зависит от того, будет ли Мэб на своем месте, когда дым рассеется, думаю, – сказал я. – Будет ли она… будет ли она расстроена. Тогда со мной произойдет так же, как с Ллойдом Слейтом. А если она не…

– Да?

– Если Мэйв получит мантию Мэб и станет новой Зимней Королевой…

– Вот именно, – сказала Мать-Лето. – Со временем между ними не будет никакой разницы. Но в ближайшем будущем… как, по-твоему, отнесется к тебе Мэйв?

Я открыл рот и снова закрыл его. Воображение живо рисовало мне кошмары – Мэйв, взлетевшая на недостижимые прежде высоты, с ее новообретенной властью, хихикающая, мучающая и убивающая налево и направо просто потому, что в состоянии это делать. Мэйв – из тех, кто живет, чтобы отрывать мухам крылышки.

И я знал наверняка, чьи крылышки первыми привлекут ее внимание.

– Вот ведь чертовщина, – сказал я.

– Именно, – сказала Мать-Лето. – А если ты подчинишься приказу Мэб?

– Мантия Мэйв перейдет к кому-то другому, – сказал я. – И что, если… к противнику? Это слово я могу произнести безопасно?

Мать-Лето улыбнулась.

– Поэтому мы и пользуемся этим словом, а не именем, сэр Рыцарь. Да.

– Если противник завладел Мэб, – сказал я, – ему необходимо выбрать агента, чтобы облачить в мантию Зимней Леди. Две трети Зимнего Двора попадут под его влиянием. – Я обернулся, чтобы посмотреть на коттедж, оставшийся позади. – Что, похоже, может повредить Матери-Зиме.

– Несомненно, – сказала Мать-Лето. – Более всего мы уязвимы для своих ближних.

– Я никогда не считал, что Бабушка-Тесак может быть близка кому бы то ни было, мэм.

Морщинки в уголках глаз Матери-Лето стали глубже.

– О, она… Как бы выразиться? Она любит напускать на себя грозный вид. Но по-своему ей все это не безразлично.

Я скептически приподнял бровь.

– Примерно, как – по-своему – ей не безразличен я?

Мать-Лето ничего не ответила, и мы начали углубляться в тенистую часть леса.

– Временами очень трудно от таких тесных связей со смертными.

– Для вас?

– Для любых фэйри, – ответила она.

– Что вы имеете в виду?

Она указала на себя:

– Мы выглядим почти как люди, не так ли? И большинство нашего народа тоже – если уж не людей, то они напоминают других существ смертного мира. Собак, птиц, оленей и так далее.

– Безусловно, – признал я.

– Вы бесконечно очаровательны. Мы рожаем наших детей от смертных. Мы перемещаемся и вибрируем в соответствии с сезонами смертных. Мы танцуем под музыку смертных, строим наши дома, уподобляя их жилищам смертных, едим пищу смертных. Мы замечаем, что какой-то своей частью становимся похожими на них, но все же мы – не они. Многое из того, что они думают и чувствуют, многие их поступки просто необъяснимы для нас.