Олег Бондарев - Мертвый кортеж

Он долго кусал нижнюю губу, а потом нехотя произнес:

— Мое имя Том Кастор, и я — прирожденный гимнаст.

Я едва сдержал самодовольную улыбку. Моя догадка насчет его ремесла оказалась верна.

— Тринадцать лет тому назад я поступил на службу в бродячий цирк господина Приджиони — напыщенного, но весьма щедрого тролля, — пустился рассказывать Том. — Он, как и публика, сразу оценили мой талант. Народ на выступления валил толпами, и я самозабвенно парил под куполом, своими трюками поражая людей по всему королевству. Приджиони был доволен, ведь деньги рекой текли в его огромные карманы. Однако все когда-то приедается, и мои полеты тоже вскоре утомили публику. Тогда Приджиони, как и всякий тролль, искренне верящий, что лучше — это непременно больше, нанял еще одного гимнаста, точней, гимнастку — Клару Макграт. — Том положил руку на бортик гроба и с тоской посмотрел на лежащий внутри скелет. — Мы полюбили друг друга с первого взгляда. И пусть Клара была не слишком талантлива, тогда я об этом не думал: сила любви позволяла мне работать за двоих. Публика опять заинтересовалась гимнастическими номерами, и мы стали собирать аншлаги. Приджиони снова был счастлив. Мы с Кларой — тоже.

Том выдержал паузу, и я не торопил его, понимая, как трудно вспоминать о былых потерях.

— Однако на самом деле наш союз был не так гармоничен, как всем казалось, — наконец выдавил Кастор. — Голодная публика постоянно жаждала новых номеров. И моя Клара честно пыталась не отставать от меня, буйного экспериментатора, но природа действительно была к ней не столь благосклонна. Трюки, которые я выполнял без особого труда, для нее оказывались сложными. И все же она терпеливо молчала, а я, будто не видя ее измождения, продолжал выдумывать… И вот однажды мы собрались сюда, в Бокстон. Приджиони загодя назвал точную дату приезда, зная, что я непременно захочу преподнести столичной публике незабываемый сюрприз. Так и вышло. Новый номер даже мне давался нелегко, что и говорить о Кларе? Однако я не хотел отступать, думал, что это — всего лишь новый вызов для нас обоих, что мы обязательно со всем справимся, а она… Она по-прежнему улыбалась, делая вид, что не так уж все и сложно. И вот мы вышли на арену, и бокстонская публика поприветствовала нас, словно героев, вернувшихся с войны. Мы начали с простого, постепенно усложняя программу. Венцом нашего выступления должен был стать новый номер, и вот, наконец, пришел его черед. Мы с Кларой поднялись под самый купол и начали двигаться навстречу друг другу, перепрыгивая с одной раскачивающейся трапеции на другую. Зрители от переизбытка чувств ахали и охали, зажмуривались и поминали Хорста. Мы должны были встретиться в центре и воссоединиться на радость многочисленной публике, но этого, к сожалению, не случилось. Я уже видел, как мы, застыв в наивысшей точке, купаемся в овациях публики, но она неверно выбрала момент для прыжка и потому… не долетела. Я наблюдал за ее падением сверху. Помню ее предсмертный взгляд с застывшей в нем мольбой о помощи и прощальную улыбку, которая коснулась ее губ, когда Клара поняла, что обречена.

Я живо представил, как несчастная девушка падает с тридцатифутовой высоты, и мне стало не по себе.

— Наверное, стоило упасть следом за ней. Но тогда я еще не думал о смерти. Еще не осознал всю горечь потери. Спустившись, я растолкал докторов и зевак, протиснулся к ней, бессильно упал на колени и зарыдал. В общем-то, после этого я и сломался. История попала во все газеты, и Приджиони, не желая дразнить напуганную трагедией публику, повесил всех собак на меня и уволил из цирка. Так я остался в столице, без любимой женщины, без любимой работы и без будущего. Впрочем, в тот момент я жалел только о потере Клары. Сначала мне было просто тяжело, затем, когда я стал задумываться о причинах трагедии, стало еще хуже — ведь я наконец-то понял, что совсем ее не берег. Она следовала за мной, доверяла мне, не хотела жаловаться, видя, как я воодушевлен… А я был слепым дураком, который совершенно не думал о самом дорогом человеке на свете — о моей Кларе. Тогда я решил свести счеты с жизнью, чтобы наши души смогли воссоединиться хотя бы в Покое. Лучшим из возможных способов мне показалось утопление, и потому в тот роковой день я отправился на старый мостик на берегу Серпантинки.

Внутри у меня екнуло. Обучаясь у Ромидаля, я часто проводил время на одном заброшенном мостике, разучивая заклятья и правила, которыми меня снабжал наставник.

— Уже стоя на краю, я задумался на мгновение — а может, не стоит спешить, может, лучше еще раз все обдумать? Но тут я услышал чей-то голос и, засуетившись, все-таки шагнул вперед. Вода приняла меня, и камень, привязанный к шее, живо потянул тело на дно. Проснулись инстинкты, внутренний голос закричал, чтобы скинул петлю и выбирался из речки, однако я твердо решил умереть и потому не трепыхался, хоть это было и непросто. Вскоре мое сознание отключилось. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова открыл глаза. Когда же это случилось, удивлению моему не было предела. Ошарашенный, я озирался по сторонам, недоумевая, почему до сих пор жив. Поняв вскоре, что Вирм не спешит забрать мою душу, я решил выбраться на берег и найти иной способ свести счеты с жизнью. На то, чтобы разодрать веревку зубами, понадобилось, наверное, не меньше часа, а то и двух. Выбирался я уже под покровом сумерек, а ведь это был июнь, не декабрь!.. Пора, когда вчерашние школьники с нетерпением ждут предназначенья…

И тут меня осенило.

Я отчетливо вспомнил тот июнь. Каждый день просиживал я штаны на излюбленном мостике, готовясь к последнему экзамену у Ромидаля. Повторял различные правила декламировал заклятья. И среди них конечно же, был достопамятный стих призыва, который я, по-видимому, однажды забыл компенсировать отзывающим заклятьем…

Тогда я и помыслить не мог, что моя невинная зубрежка вернет к жизни отчаявшегося циркового гимнаста.

Однако теперь все наконец-то встало на свои места. Заслышав мои шаги, Том решился нырнуть и захлебнулся, однако прочитанный мной стих тут же вернул его к жизни. Это могло объяснить, почему разум циркача остался цел и практически невредим. Ну а вода, проводящая магический ток куда лучше любого металла, послужила заменой моему привычному ободку, позволив душе Тома вернуться в тело, не успевшее еще толком остыть.

Все эти мысли промелькнули в моей голове буквально за секунду. А Кастор тем временем продолжал:

— Потом я долго и безуспешно пытался отправиться на тот свет. Перепробовал все — и вешался, и вены себе резал, и с крыши прыгал, но ничего не помогало. Я по-прежнему был жив, хотя и чувствовал, что жизнь эта — иная. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Поначалу я думал, что тому виной — апатия, связанная со смертью Клары, но через несколько дней стало ясно, что мой организм попросту не нуждается в пище. Разозленный своей неожиданной живучестью, я вернулся в город и долго слонялся по подворотням, нарочно ища неприятностей, но очередная потасовка не приносила желанного избавления. Однажды какой-то косоглазый бандит пырнул меня ножом в сердце и, увидев, что я, как ни в чем не бывало, продолжаю махать кулаками, испуганно заголосил о происках некромантов. Тогда-то меня и осенило: что, если в моем воскрешении действительно замешан маг смерти? Что, если я — уже не человек, а зомби? По крайней мере, это могло объяснить, почему я до сих пор жив. Решив во всем разобраться, я проник в городские архивы и нашел там всего одно имя «Остин Хардман». Согласно записям, это был единственный прирожденный некромант Бокстона за последние тридцать лет. Хардман получил свое предназначение в тысяча девятьсот десятом — в тот самый год, когда неизвестные силы вернули мою душу из Покоя.