Дэниел Полански - По лезвию бритвы

— Ну и характер! Ты ни за что не доживешь до моих лет, если не научишься хоть немного радоваться жизни.

Я ничего не ответил, просто закрыл дверь с другой стороны безликого кабинета с бессердечным человеком, который обитал в нем.

Потом был обратный путь в «Графа», полуходьба-полубег по глубоким снежным сугробам высотой до колен. Меня преследовал постоянный холод. Я помнил лишь один короткий просвет, когда было чистое небо и с него не валился лед, но и то смутно.

Когда я вернулся домой, наш трактир был закрыт на всю ночь: при такой-то погоде мы не ждали наплыва клиентов. Главный зал пустовал. Адольфус, по всей видимости, оставался в дальней комнате, утешая жену. У меня не было времени его искать. Я не планировал нападать на Клинка до наступления ночи, но должен был использовать каждую минуту оставшегося времени, чтобы подготовиться к встрече.

Поднявшись к себе в комнату, я обнаружил на прикроватном столике небольшой конверт. Адольфус нацарапал на нем короткую запись: «Пока тебя не было, приходил посыльный от Гренвальда» . При иных обстоятельствах я непременно бы посмеялся. Подумать только, впервые за всю свою никчемную жизнь мой бывший командир сделал для меня что-то действительно важное, но было уже слишком поздно, чтобы его подвиг принес какую-то пользу. Я проигнорировал письмо и взялся за более неотложные дела.

Достав из-под кровати сундук, я вынул оттуда бурый сверток, затем сел за стол и начал разворачивать бумагу. Два часа ушло на самозабвенное выполнение опасных и трудоемких операций, необходимых для того, чтобы привести оснащение в боевую готовность. Вооружившись парой метательных ножей и шнурком тонкой веревки, я сунул в карман жестянку черной маскировочной краски и спустился вниз.

Я так сосредоточился на своей задаче, что едва не столкнулся с Адольфусом, который стоял у подножия лестницы, почти невидимый благодаря тусклому свету и собственной сверхъестественной неподвижности. Под тяжелым пальто подранные кожаные доспехи в заклепках жестко натянулись на его массивной груди, и он откопал где-то свой стальной шлем-котелок, с вмятинами и зазубринами, оставленными пятью годами военной службы. Помимо боевого одеяния Адольфус запасся еще и оружием: на поясе висели два коротких клинка, за спиной болтался на ремне боевой топор.

— Какого черта ты все это нацепил? — удивленно спросил я.

Неистовство в его глазах не оставляло ни малейшего сомнения в том, что выбор одежды был сделан моим товарищем вполне обдуманно.

— Уж не думал ли ты, что пойдешь один? Это не первый наш с тобой бой. Я, как всегда, буду прикрывать тебя с тыла.

Может, мой друг был пьян? Я принюхался к его дыханию — явно трезв.

— У меня нет времени на разговоры. Присмотри за Аделиной, я через несколько часов вернусь.

— Воробей — мой сын, — произнес он без всякого пафоса и преувеличений. — Я не стану сидеть в тепле у огня, пока его жизнь в опасности.

Избавь нас Хранитель Клятвы от бессмысленного благородства.

— Я ценю твое предложение, но в твоей помощи не нуждаюсь.

Я попытался протиснуться между ним и стенкой, но Адольфус одной пятерней схватил меня за ворот и припер к лестничной балюстраде.

— Это не предложение, — сказал он.

Его некогда черную копну волос теперь густо покрыли седые пряди. Рябое лицо отяжелело. Неужели и я был таким же старым? Неужели и я имел теперь настолько же глупый вид: по-хулигански задранный воротник, до отказа набитые сталью карманы, мужчина среднего возраста, играющий в забавы юношества?

Не было никакой пользы от размышлений такого рода. Я нужен был Воробью. О кризисе возраста я смогу подумать часов через шесть, если мне суждено остаться в живых.

Опустив руку Адольфуса, я поднялся на ступень выше, чтобы получить больше места для маневра.

— Ты ожирел. Всегда был крупным, но теперь ожирел. Ты медлителен и не можешь двигаться незаметно, и ты больше не способен убить человека, это качество ты утратил. Во всяком случае, не способен сделать это так, как сделаю я. И я сомневаюсь, что ты когда-либо вообще был способен на это. У меня нет времени утешать твое самолюбие. С каждой потраченной на тебя секундой мальчик становится ближе к смерти. Дай мне пройти.

На мгновение мне показалось, что я немного перестарался и гигант сейчас оторвет мне башку. Но затем он уткнулся глазами в пол, и вся его сила и решительность словно вытекли из него, как сквозь дыру в днище сосуда. Адольфус отошел в сторону, позвякивая своей коллекцией вооружения.

— Присмотри за Аделиной, — сказал я на прощание. — Вернусь через час или два.

Расчет времени был, разумеется, более чем приблизительный, но говорить об этом не имело никакого смысла. Я вышел в ночные сумерки.

Я присел за кустом в двадцати ярдах от задних ворот имения лорда Беконфилда. Покрыл кожу черной маскировочной краской. Кусок веревки в моих руках мерцал в свете луны. Я пытался придумать какой-нибудь способ сохранить Дункану жизнь. Мне не хотелось, чтобы он умирал, но до сих пор ничего не приходило на ум.

Я не мог просто лишить его чувств. Этот трюк работает не так, как думают большинство людей. Один молниеносный удар по кумполу — и ваша жертва просыпается через час с тупой головной болью. В половине случаев она движется, и в результате ваш кулак не попадает в нужное место, а вы остаетесь стоять дурак дураком. Если же вы вырубаете жертву с первого удара, то она, вероятнее всего, очухается в самый неподходящий для вас момент и создаст трудности. Но если так и останется лежать, то это обычно означает, что мозг поврежден и человек до конца своих дней будет ходить под себя, что, готов спорить, ничуть не лучше, чем лежать в могиле.

Все это было слишком рискованно. Даже если бы прошло чисто и гладко, операция обещала стать самой рискованной в моей жизни.

И я поклялся Аделине.

Ночь наступала, неумолимо приближая тот миг, когда лорд Беконфилд мог бы решить, что лучшим выходом из положения будет скормить Воробья чудовищному питомцу мага Брайтфеллоу. Лежащая в моей сумке взрывчатка давала мне шанс на успех, но только в том случае, если никто не увидит, как я устанавливаю взрывное устройство. Я проклял судьбу за то, что улыбчивый стражник тарасаинец оказался на моем пути вместо того, чтобы попивать у огня свой виски, но я ничего уже не мог с этим поделать.

На мгновение я закрыл глаза.

Затем я поднялся, камешек ударил о внешнюю стену, привлекая внимание ничего не подозревающего караульного. Десять ярдов, пять ярдов — и вот я уже стоял за его спиной, и петля крепко затянулась на его шее.

Гаррота — тихое средство, но медленное, и Дункану понадобилось много времени, чтобы испустить дух. Сначала он пытался уцепиться за шнурок, пальцы отчаянно царапали опухшую глотку. Спустя некоторое время его руки беспомощно свесились по бокам, и он прекратил сопротивление. Я продолжал тянуть до тех пор, пока его кожа не посинела, и ноги не взбрыкнули в последнем приступе судорог. Затем я уложил его на землю, позади стены, где никто не смог бы его увидеть.