Евгения Грановская - Клиника в роще

Жанна поднялась с кушетки, стала приводить в порядок одежду.

– Боишься, что с ней произойдет несчастный случай? – с легкой усмешкой осведомилась она.

– Арнгольц слишком умна для этого, – сухо сказал Игорь Константинович.

– С умными людьми тоже происходят неприятности, – Жанна подтянула колготки и оправила полы халата. – Мы увидимся вечером?

Черневицкий подошел к раковине и открыл кран.

– Нет, – коротко обронил он, намыливая руки бактерицидным мылом. – Сегодня я уеду домой пораньше.

Жанна посмотрела, как тщательно он моет руки. «Словно после собаки», – подумала она. А вслух сказала:

– Жаль. Знаешь, иногда меня так и подмывает рассказать кому-нибудь о нашей связи.

Черневицкий остановился, повернул голову и посмотрел на нее тяжелым взглядом. Жанна добродушно улыбнулась:

– Не волнуйтесь, Игорь Константинович, это всего лишь шутка. Я знаю свое место и очень дорожу своей работой. К тому же я прекрасно понимаю: всем, что у меня есть, я обязана вам.

Заведующий снова подставил намыленные руки под струю теплой воды.

– Ты не забываешь принимать лекарство? – спросил он.

Жанна покачала головой:

– Нет.

– Молодец, – Черневицкий закрутил кран и стал неторопливо и тщательно вытирать руки белоснежным полотенцем. – Помни: это не просто лекарство, это твоя жизнь. Пропустишь хотя бы день – опять вернешься в клинику в качестве пациентки.

– Игорь Константинович, я все помню, – Жанна подошла к Черневицкому, подняла руку и коснулась пальцами его щеки. – Ты такой милый…

Игорь Константинович отдернул голову и недовольно проговорил:

– Ну-ну-ну. Оставь это.

Жанна вздохнула и опустила руку.

– Да, моя «пятиминутка» истекла. С двенадцатым ударом часов карета превращается в тыкву, а прекрасные кони – в омерзительных крыс. Я свободна?

– Да. Можешь идти.

Жанна повернулась к двери.

– Еще одна просьба, – сказал ей вслед Черневицкий. – Последи, пожалуйста, за Антоном. В последнее время он совсем распоясался.

– Я-то послежу, но что с того? Антон – сын Аллы Львовны. Он здесь как наследник императрицы. У него даже есть ключ от аппаратной.

Черневицкий поморщился. Ключ от аппаратной был чем-то вроде атрибута верховной власти. Всего в клинике имелось три ключа. Один – у Игоря Константиновича, второй – у Аллы Львовны. А третий Сташевская вручила сыну. И довольно прозрачно намекнула Черневицкому, что хотела бы видеть своего отпрыска его заместителем. Пока Игорь Константинович успешно отбивался от такой чести, но с каждым разом делать это было все труднее.

– И все же последи, – холодно и неприязненно проговорил Черневицкий. – Наследников тоже смещают. А иногда им даже отрубают головы.

Жанна повернулась и пристально посмотрела на заведующего.

– Это шутка, – сказал он без тени улыбки. – Просто шутка. Иди.

Жанна вышла из кабинета.

Постепенно Вера втягивалась в работу. Но чем больше втягивалась, тем сильнее ее беспокоило собственное положение. Коллеги общались с ней вежливо, даже предупредительно. Однако Вера чувствовала, что, беседуя с ней, они тщательно следят за своими словами. Иногда, начав говорить что-то, они вдруг вздрагивали и замолкали на полуслове.

Время от времени какого-нибудь пациента, пристегнутого ремнями к каталке, отвозили в лабораторию, которая находилась в подвале. Вере вход туда был строго воспрещен. Пытаясь «прощупать почву» наводящими вопросами, девушка натыкалась на холодноватые или тревожные взгляды, которые как бы говорили ей: это не подлежит обсуждению.

За всем происходящим скрывалась какая-то тайна, которую необходимо было разгадать.

Вера с нетерпением ждала возвращения Плучека. Ей почему-то казалось, что он, в отличие от других коллег, будет с ней более откровенным. В тот вечер накануне его отъезда между ними возникло что-то вроде душевной близости. Вера кляла себя за то, что упустила шанс сразу поговорить с коллегой по душам.

Однажды она как бы невзначай поинтересовалась у Черневицкого, когда же приедет Плучек. А заведующий довольно ловко ушел от ответа, заведя разговор о ее последней статье в «Медицинском вестнике». Скрытность Черневицкого еще больше распалила Верино любопытство.

У нее было несколько пациентов. Самым интересным, безусловно, был Часовщик. Он по-прежнему не произносил ни слова, но Вере почему-то казалось, что ей удастся растопить эту «ледяную глыбу». Выражаясь фигурально, она чувствовала, что под толстым слоем гранита и льда все же скрывается человеческое сердце, и преисполнилась решимости достучаться до него.

Интересовал ее и другой пациент – Евгений Осадчий. Шевердук был прав, когда сказал, что тот – чертовски обаятельный парень. Вера не могла забыть его манеры улыбаться – вежливо, открыто, приветливо. Не могла забыть длинных ресниц и мягкого, интеллигентного голоса молодого человека. Даже его легкое заикание казалось ей невероятно симпатичным.

К тому же Осадчего окружала тайна. Его больничная карта хранилась в сейфе у заведующего, и Вера готова была отдать год жизни за то, чтобы хоть одним глазком заглянуть в нее. Какие невероятные ужасы описаны в анамнезе? А вдруг Осадчий – серийный убийца? Или страшный насильник? А может быть, этот обаятельный, симпатичный парень готовил покушение на президента?

Вопросов было много, ответов – ни одного.

Однажды Вера, посчитав, что может уже претендовать на некую доверительность в отношениях, попросила Шевердука устроить ей еще одну встречу с Осадчим. Однако на сей раз шантаж не сработал, и Шевердук ответил ей резко и грубо:

– Вера Сергеевна, ваша настойчивость может погубить вашу карьеру. Если вы не остановитесь, я буду вынужден этому поспособствовать.

Девушка поняла намек и лишь виновато улыбнулась в ответ. Но пару дней спустя все же нашла способ встретиться со странным пациентом.

В то утро она столкнулась с двумя охранниками, которые везли по коридору каталку, на ней лежал Осадчий. Приподняв голову, парень посмотрел на нее полным страдания взглядом и слегка шевельнул губами. Вера готова была поклясться, что он пробормотал: «Помогите». И тогда смутные подозрения, терзавшие душу Веры, оформились во вполне определенную мысль. Что, если эксперименты, инициированные Черневицким, незаконны? Что, если в подвале клиники на пациентах опробуют запрещенные лекарственные препараты, блокирующие агрессию, но вместе с ней и саму волю к жизни?

Если все обстоит так, то феномен Часовщика имеет объяснение. И дело тут вовсе не в седативных препаратах – его просто превратили в «овощ». Или, говоря точнее, в безвольную, нерефлексирующую и ничего не чувствующую каменную глыбу.