Дмитрий Шидловский - Мастер

Сани сделали поворот, и староста вдруг увидел парня лет тридцати, который, стоя на обочине, приветственно махал рукой. Лицо парня было чисто выбрито, одет он был в короткий, до колен, тулуп, шапку-ушанку и узкие брюки. Что на ногах, разглядеть не получилось, поскольку стоял он почти по колено в снегу.

Староста напрягся и поправил заткнутый за пояс топор. «Уж не лихие ли люди?» – мелькнула мысль. Но, приблизившись и взглянув на расплывшееся в доброй улыбке лицо, он успокоился.

– Здрав будь, земляк, – крикнул парень. – Подкинь до деревни.

– И ты здравствуй, коль не шутишь, – прогудел староста. – Садись, мил-человек.

Парень прямо на ходу легко прыгнул в сани и завалился на душистое сено.

– Как дела, старшина?

– Хорошо идут дела, голова еще цела, – загоготал староста. – Только староста я, а не старшина.

– Да, а я тебя еще старшиной помню… спецназа.

От удивления староста с силой натянул поводья, и лошадка послушно остановилась. Он повернулся всем корпусом к незнакомцу и только теперь разглядел, что тулуп скорее напоминает дубленку фабричного производства; что на ногах у него самые настоящие зимние кроссовки, а узкие штаны, которые он поначалу не разглядел, – просто джинсы.

– И кто же ты будешь, парень? – размеренно произнес старшина.

– Зови меня Артемом, – улыбнулся гость. – А откуда я пришел, объяснять долго. Можешь считать, что я бог.

– С богами еще не беседовал, – хмыкнул старшина.

– Можем и водки выпить, – засмеялся Артем. – Только я к тебе по делу.

– И какие же дела у богов ко мне, грешному?

– Все мы не без греха, да твои нынче оплачены. Не своей волей ты сюда попал, не своей остался, но сейчас волен вернуться.

– И куда же ты меня вернуть хочешь? – поинтересовался старшина.

– Куда скажешь, – отозвался Артем. – Хочешь – в две тысячи двенадцатый год, которому соответствует твой физиологический возраст. Хочешь – в две тысячи второй, откуда ты в этот мир ушел. Тогда даже на десять лет помолодеешь. Верну тебя в десятый день после того, как группа ушла, чтобы ты там дров не наломал и не смог повлиять на события, связанные с вашим проектом. Иначе такая каша заварится… В общем, решай.

Старшина задумался, потом ровным голосом спросил:

– На раздумья сколько дашь?

– Минут пять, – ответил Артем.

– Сурово, – покачал головой старшина.

– Чтобы понять, чего сердце хочет, и того не надо, – улыбнулся Артем. – А голову сколько ни ломай – все равно не угадаешь.

– И то верно, – кивнул старшина и уставился на ели; потом, помедлив и тяжело вздохнув, поинтересовался: – Семья-то моя как?

– Семью отсюда забрать не можешь, – отрезал Артем. – Переходы людей между мирами крайне нежелательны, да и не готовы к этому ни твоя жена, ни дети. Ты сам, когда сюда попал, помнишь, как мучился? А ты ведь разведчик. Адаптироваться умеешь. Стаж – о-го-го. А они? Что они видели, кроме своей деревеньки?

– Да и не надо им там ничего видеть, – махнул рукой староста. – Грязь там одна. И я не хочу там ничего видеть. Хлебнул уж своего.

– Выйди в отставку, возьми надел, стань фермером, – посоветовал Артем.

– Надо было, – согласился староста. – Дурак был, давно надо было. Но ведь я здесь то и нашел. А там – банкиры, проценты, кредиты, договора, приватизация земли… Тоже геморрой порядочный. Я пахать, сеять хочу, летом с мальцами на речку сходить, а не в судах торчать.

– Ну решай, старшина, – произнес Артем. – Второго такого шанса не будет. Я от тебя сейчас к другому иду, надо его в свое время вернуть. Только в те условия, из которых он сюда попал, ему уже не надо. Бессмысленно. Поэтому мы для него кое-что подготовили. Но он выбирать не сможет. Тебе – после того, что ты здесь прошел, решил и сделал, – дальше старшиной служить тоже смешно. Но ты можешь выбирать. Хочешь – в Америку тебя выведу, сразу с гражданством. Хочешь – туда же, под Псков, старшиной, но наследство от дядюшки, о котором никогда не слышал, на следующий день получишь. Хочешь – деньги, а хочешь – тот же земельный надел.

– А остаться могу? – неожиданно спросил старшина.

– Можешь, – кивнул Артем. – Ты здесь прижился, так что воля твоя.

– Так я останусь. И знаешь, парень, не оттого, что с семьей расстаться не хочу. Нашел я здесь себя. Хорошо мне. Сеять, пахать, жать – вот для чего я был рожден, оказывается, да понял поздно. А места здесь, парень, какие! Эх! И экологию ту самую лет четыреста здесь еще никто не испоганит. А в Америке твоей в том времени хоть пятачок землицы чистой найти можно? То-то. Ты сюда летом приезжай – загляденье. Землицы у меня вдосталь. Избу справил. Уважают все вокруг. Старостой избрали. Молодой барон привечает, как и старый. Эх, отдал Богу душу, жаль, добрый мужик был. Детишек, мал мала меньше, шестеро по лавкам. Ну что еще надо? Думаешь, я все это на самолеты, пулеметы да автомобили снова променяю? Ни в жизнь. Не нужно мне оно все, только теперь понял. Никуда я, парень, не пойду. Спасибо тебе, не надо. Здесь век дожить хочу.

– Ну что ж, – улыбнулся Артем. – В добрый путь, староста.

– Прощай, парень.

Артем спрыгнул с саней, но в снег так и не попал, а растаял в воздухе.

– Эх, залетная, пошла, – рявкнул старшина, подхлестывая вожжами лошадку, и затянул во всю мощь своих легких: – Степь да степь кругом…

Снова заунывно выл в печной трубе ветер. Снова метель мела за плотно закрытыми ставнями мирного эстляндского домика. Снова мирно потрескивали в камине дрова. Снова Петр сидел за столом в своей гостиной. Но теперь ему хотелось выть. И черные мысли вяло приходили из мерзлой пустоты: «Член регентского совета, министр внутренних дел, министр двора, посол при дворе ее величества королевы Англии, командир Эстляндского полка, советник наместника эстляндского – все в прошлом. В прошлом огонь битвы при Ямбурге, в прошлом ярость морской баталии. В прошлом знакомство с Фрэнсисом Дрейком, потрясающим сейчас основы испанского владычества на морях. В прошлом величие одного из самых влиятельных сановников королевства. В прошлом придворные интриги, в прошлом фальшивые друзья, в прошлом заклятые враги. В прошлом великие проекты, в прошлом великие амбиции. Покой, молчание, забвение.

Почему, отчего, зачем все это было? Я, волей которого двигались армии, закладывались крепости, разрушались города, сижу у камина в домике, затерянном среди эстонских полей, и кутаюсь в шерстяную накидку – не мерзну, а боюсь нового приступа ревматизма. Я, который еще недавно противостоял воле первого министра, барона Оладьина, теперь воюю с ленивым слугой, который вечно норовит подать недостаточно горячее молоко.

Анне, моя милая Анне. Почему ты так рано покинула меня? Ты, стойко перенесшая мое заточение, ты, всегда бывшая в дни побед и в дни неудач… Почему тебя нет сейчас, когда ты больше всего нужна? Я виноват перед тобой, не отдал и десятой доли того тепла, которое ты мне дарила. Всегда был чем-то занят. Даже не сидел рядом в последние твои часы, потому что был с инспекционной поездкой во Пскове. Врач сказал, что в бреду ты звала меня, а я даже не поспешил с возвращением. Государственные дела, будь они трижды прокляты! Великие цели… Зачем? Чтобы в начале пятого десятка вот так сидеть у камина и понимать, что жизнь кончена? Я построил флот, но не сделал счастливой женщину, которая меня любила… Зачем я вообще пошел в эту дурацкую экспедицию? Ах, да, нужны были деньги. Деньги – это наше все. Зачем? Марина потеряла мужа, Сашенька отца. Для них я умер. Эта моя жизнь – вторая. Другая, в другом мире, в другой роли. Тело осталось прежним, а я… Тот человек погиб, но нечто, жившее в нем, предприняло вторую попытку. И вот я снова умираю. Понимая, что так и не нашел главного, ради чего стоило жить. Лучше бы меня убила та чертова рея, – он инстинктивно потрогал шрам на лице. – Это тело может жить еще долго, но барона Назарова больше нет, как исчез за десять лет до того кандидат исторических наук Петр Назаров. Смогу ли я пройти третьим путем? Но куда? У меня уже нет сил. Надо решаться…» Дверь со скрипом приоткрылась, и на пороге появился Тыну, по-старчески закутанный в шерстяной платок: