Дмитрий Шидловский - Мастер

– Приехал гонец, говорит, по срочному делу.

– Какие могут быть у меня теперь срочные дела? – грустно произнес Петр, глядя куда-то сквозь своего секретаря.

– Говорит, очень срочно. – Тыну поежился под недовольным взглядом хозяина.

– Зови, – недовольно бросил Петр.

…Вошедший был весь покрыт снегом, еще не успевшим растаять. По тому, как раскраснелись его щеки, было видно, что он галопом скакал через пургу.

– Вам письмо от барона Оладьина, – произнес он, подавая свернутую трубкой бумагу.

– Можешь идти, – сказал Петр, принимая послание. – Тебя накормят. И согреешься.

– Мне приказано дождаться, пока вы прочитаете, и убедиться, что выполните небольшую просьбу барона, изложенную в конце, – отчеканил молодой человек. – Кроме того, я должен сообщить нечто важное на словах.

– Хорошо, присядь и жди, – кивнул Петр и, развернув лист, углубился в чтение.

«Милый друг, – писал Оладьин, – возможно, Вам известно, что после отставки я удалился в свое имение в Карелии, где решил посвятить себя некоему занятию, которое держу в строгой тайне от посторонних глаз и даже от членов своей семьи. В занятии этом вижу теперь смысл своей жизни. К нему Вы подвигли меня своим необычным рассказом о возможных грядущих событиях. Приняв на себя сию тайную миссию, я полностью удалился от мира и даже подумываю об уходе в монастырь. Впрочем, это не столь существенно. Написать же это письмо меня побудило известие, что некая известная нам обоим персона, близкая к нашему дражайшему монарху, девичьей чести которой Вы нанесли серьезное оскорбление в бытность свою на министерском посту, питает намерения отомстить вам. Следуя этим своим желаниям, она убедила Его Величество произвести расследование ваших финансовых операций во время пребывания в государственных чинах, а также фактов злоупотребления властью в пользу коммерческих интересов эстляндских купцов. Мне также стало известно, что в ходе этого расследования вскрылись факты, могущие привести Вас не только к заключению в острог, но и на плаху. Памятуя о нашей былой совместной службе, а также не желая, чтобы Вы под пыткою или в иных обстоятельствах выдали знания о возможном грядущем, коими обладаете, я хочу предупредить Вас. Бегите. Бегите в Польшу, где Вас еще помнят как доброго союзника, всегда отстаивавшего интересы короля Стефана Батория при североросском дворе. В конце своего письма хочу заверить, что, несмотря на серьезную вражду, которая проявилась между нами в последние годы, я более зла на Вас не держу и ото всей души прощаю Вас за все недоброе, содеянное против меня. Надеюсь также, что и Вы по-христиански простите мне все неблаговидные действия, кои предпринимал я против Вас в пылу политической борьбы. Письмо сие прошу сжечь, дабы, попав в руки к недоброжелателям, оно не смогло помешать моей тайной работе во имя грядущего процветания Северороссии.

Храни Вас Бог.

Петр поднял глаза на гонца. Тот скользнул взглядом с письма на огонь, пляшущий в камине. Убедившись, что пламя поглотило свиток, Петр спросил:

– Что ты хотел мне передать устно?

– По пути я обогнал отряд, посланный для вашего ареста, – быстро отозвался гонец. – Вам надо спешить.

– Сколько у меня времени? – спросил Петр.

– Не знаю, – пожал плечами молодой человек, – думаю, часа два. Но, может, и меньше.

– Хорошо, – кивнул Петр. – Можешь идти.

– Что мне передать хозяину? – осведомился гонец.

– Скажи, что зла я на него тоже не держу и все, о чем он просит, выполню.

– Слушаюсь, – произнес молодой человек, поклонился и вышел.

После ухода гонца Петр минут пять посидел, молча глядя на горящие в камине дрова, потом поднялся и негромко произнес:

– Что же, может, это и к лучшему. По крайней мере бежать в Польшу, чтобы пить там горячее молоко и страдать от ревматизма, – уж точно смешно. По крайней мере не придется вскрывать вены. Все сделают за меня.

Он прошел в кабинет, сел за стол, что-то писал там четверть часа, потом поднял колокольчик и позвонил. На пороге возник Тыну.

– Собирайся, – сказал Петр. – С этим письмом ты немедленно отправишься в Петербург.

– Может, с утра? – заскулил Тыну.

– Я сказал – немедленно! – гаркнул Петр. – Если через полчаса еще будешь в поместье, шкуру спущу.

– Слушаюсь, – склонился обескураженный Тыну.

Приказаний в таком тоне он не слышал от своего хозяина уже несколько месяцев.

Тем временем Петр выдвинул ящик письменного стола, достал увесистый кошелек и небрежно бросил секретарю:

– На дорожные расходы.

– Господин, на эти деньги можно доехать до Индии, останавливаясь в лучших гостиницах! – изумился Тыну, заглянув в кошелек.

– На непредвиденные расходы, – буркнул Петр. – В Петербурге найдешь главу школы фехтования, Федора Колычева, и отдашь это письмо. В нем распоряжение одному из банков выплатить Колычеву крупную сумму. На словах скажешь, что я возвращаю долг Басову. Все, ступай.

– Слушаюсь. Потом возвращаться прямо сюда?

– Да, можешь возвращаться, – растерянно произнес Петр. – Только загляни на кладбище проверить, как ухаживают за нашим фамильным склепом, где покоятся жена и дочь. За содержание уплачено на сто лет вперед.

– Слушаюсь. – Тыну поклонился, подхватил со стола письмо и исчез.

– Ну вот и все, – произнес, поднимаясь, Петр. – Вторая попытка тоже не удалась.

Он вышел из кабинета и прошел в охотничий зал, где по стенам было развешено оружие. Постояв недолго, он выбрал испанскую шпагу и пробормотал:

– Что же, последнее веселье. Хоть фехтовать я здесь научился. Три сухопутных сражения, одно морское, десять дуэлей – и цел, если не считать мелких шрамов. В битве при Старой Руссе я сражался с тремя противниками одновременно. Интересно, сколько человек приедет меня арестовывать? Я, конечно, уже не тот… Хотя вот Басов с возрастом становится только более опасным, а я теряю навык. Может, он понял что-то большее. Ладно, мне этого уже не постичь. Живым они меня не получат.

Петр вышел в холл. Там, за обеденным столом, сидел напротив его кресла Артем. Он был в джинсовом костюме, рубашке и кроссовках, остро контрастировавших с готической резьбой, украшавшей парадный зал жилища экс-министра.

– А, это ты, – хмыкнул Петр. – С чем пришел?

– Поговорить, – улыбнулся Артем.

– О чем еще говорить? – тяжело вздохнул Петр.

– О том, что сделано. О том, что должно быть сделано.

– Ничего не сделано и ничего уже не сделать, – отрезал Петр.

– Ну зачем же так пессимистично. Можно посмотреть и с другой стороны.

– Только не надо меня уговаривать, – скривился Петр. – Ты – проекция моего сознания и явился лишь потому, что часть этого сознания не хочет умирать.