Айван Зорн - Гнев [litres]

– А где хранится книга? – спросила Амико.

– Долорес хранит книгу в своем кабинете. Это на самом верху, в северной башне, рядом с библиотекой. Когда Долорес там нет, кабинет всегда закрыт, а электронный замок настроен на отпечаток ее пальца. Это единственный такой замок на весь Тарот, и вскрыть эти двери задача почти невыполнимая. Но в башне над кабинетом стеклянная крыша с витражами и окном. Когда начнется прием, почти исключено, чтобы она собралась подняться в кабинет: слишком многим ей нужно будет уделить внимание. План в том, чтобы залезть через крышу. Есть еще кое-что. Книга содержит множество удобных в быту, – Гай скривился, – заклинаний, но, по россказням Долорес, использовать их может только человек, чья кровь из рода ведьм, ясновидцев, святых, алхимиков. Книга здесь находится под арестом, то есть предполагается, что ее действия уже нанесли вред в прошлом, и ее присутствие в мире опасно. Поэтому книга скрыта, и вот с этим я пока не разобрался, у меня есть одна идея, но ее надо перепроверить.

– Скрыта? – переспросила Амико.

– Да. Полагаю, это шифр, без которого на внешнем уровне ее просто нельзя увидеть. Ну, пока не подберешь ключ.

– А вот и непредвиденные обстоятельства, – сказала Амико.

– Он не сказал вам?

– Это в его духе, – кивнула она, о чем-то сосредоточенно размышляя. – А этот ваш брат? Тамерлан?

Гай невесело усмехнулся.

– Ну, он такая счастливая версия меня. Все сделал идеально в этой жизни, от него нужно держаться подальше.

Амико внимательно посмотрела на Гая, как будто увидев его впервые. На лбу, там, где мистики искали третий глаз, у нее по тогдашней нью-йоркской моде, была татуировка в виде тибетского «ОМ».

Они подошли к массивной дубовой двери с табличкой на латыни.

– Каждая комната в доме имеет название, – пояснил Гай. – Здесь есть животные, боги, полубоги и демоны. Эта посвящена римской богине Венере, она же суккуб, богиня-перевертыш.

Амико поправила меч за плечами и уверенно взялась за ручку двери.

– Отлично. Увидимся за ужином?

– Да, могу зайти за вами чуть раньше, чтобы вы не…

Он не успел договорить.

– Спасибо, – сказала Амико и исчезла за дверью.

Гай с досадой вспомнил о поручении матери, но прежде чем искать Тамерлана, заглянул в северную гостиную. Там никого не было, и он щедро плеснул в стакан китайского виски. Выпил стоя, в три больших глотка, потер глаза, с усилием распрямил плечи, проверил пистолет в кармане и зашагал к выходу. В дверях остановился, подумал секунду, развернулся и пошел назад к бару. Достал из внутреннего кармана фляжку, изрядно перелил в нее из бутылки и, пробормотав под нос: «Теперь лучше», – вышел из комнаты.

Оставив за спиной поместье, он вступил в старый парк, запустевший местами до темного леса. Сквозь кроны деревьев сюда даже днем с трудом пробивалось солнце. Через парк до стартовой площадки было не больше получаса ходьбы. Все еще было утро, трава блестела от росы, под кустами таяли лохмотья тумана. Гай вдыхал сырой воздух полной грудью и шел по знакомой тропе, стараясь ни о чем не думать и даже что-то напевая себе под нос.

Он свернул налево от дорожки и попал под своды розовой арки, сплетенной из ветвей. Здесь всюду были цветы: распускающиеся, отцветающие, в полном цвету. Гай притянул один цветок к лицу, наслаждаясь его шелковой свежестью. Он сентиментально любил розы и, было время, частенько носил собранные здесь букетики на кладбище – Мире.

Гай вышел из галереи. Дальше начинался лабиринт. Он поколебался секунду и вошел в темноту можжевельника. Пару минут он уверенно шел вглубь. На очередном повороте попал на маленькую полянку, окруженную высокой плотной стеной из деревьев, остановился и сел на траву. Поднял лицо и долго смотрел в квадрат неба над кромкой можжевельника. Потом открыл фляжку, с наслаждением отпил из нее, вытащил пистолет и положил его рядом на траву. У корней в полумраке мелькнул кролик.

– Беги, спасайся, – пробормотал Гай.

Вдруг со стороны тропы послышались голоса. Гай замер, прислушался: Долорес. Это печально, потому что теперь она придет на площадку раньше него и потом будет говорить этим своим голосом что-то вроде: «Разумеется, Гай, ничего нового. Разве я могу хоть в чем-то на тебя положиться. Блудный сын – ранняя могила матери…» Он уже было хотел выйти из лабиринта, выбирая из двух зол меньшее: сдаться в руки матери сейчас и идти с ней двадцать минут, под острыми стрелами ядовитых комментариев, или встретить ее на площадке потом. Но тут все изменилось. Он услышал голос Базиля:

– Вы уже видели иностранку, мадам?

– Под наблюдением.

– Она может быть потенциальной проблемой.

– С такими, как она, все проблемы решаются деньгами.

– А в прошлый раз не получилось.

– Прекрати истерику, старик.

Долорес явно была не в духе.

– Ваш сын не дурак, мадам. Он может догадаться.

– Да, он неудачник, но не дурак, нет… Но с чего он будет искать? Да и что искать, дело прошлое. А ты от старости, Базиль, совсем из ума выжил. Если так дальше пойдет, я тебя отправлю на пенсию.

Голоса удалялись, а Гай все не мог пошевелиться. «В прошлый раз», – они сказали. В какой прошлый раз? Пять лет назад умерла Мира…

Однажды он уже сидел тут, так же, замерев от ужаса, не веря тому, что́ слышит. Ему было всего восемь, он, по обыкновению, скрывался в лабиринте, когда услышал голос матери и его святейшества. Папа гостил в поместье уже неделю, часто запираясь с матерью в ее кабинете, что-то без конца обсуждая. Гай был рад, что его оставили в покое: он редко проводил время так, как ему заблагорассудится. Но в тот день они шли мимо лабиринта и говорили о нем. Точнее, о нем и о его брате.

– Сестра Долорес, вы должны пообещать, что они никогда не покинут Тарот. Наша миссия слишком важна, чтобы подвергать ее опасности. Вы готовы поручиться за своих сыновей?

– Да, – не раздумывая, ответила она.

Много позже Гай узнал, к чему был этот разговор, а тогда он запомнил только, как легко она сказала это «да».

И вот он снова сидит под можжевельником и напряженно думает. Его мозг, как хирург-неудачник, с каждым новым движением причиняет все больше разрушений. И он снова так неприятно трезв. Утренний туман бездумья унесло далеко, обнажился голый ландшафт, где мысль никак не может найти пристанище, остановиться и дать покой бедному путнику. А только бьется и бьется о каменистые пороги пустыни, как океанская волна, вместо умиротворения приносящая только ужас вселенского одиночества.

Гай говорил сам с собой: «Обожди-ка, обожди, нужно все обдумать… Но не сейчас – пока не время. Сперва книга». Он допил содержимое фляжки и не с первого раза попал ею в карман. Положил пистолет в другой карман и, почувствовав относительное равновесие, нетвердой походкой вышел из лабиринта на тропу. Он направлялся через парк к дирижаблям, которые уже виднелись издалека, над верхушками деревьев, покачиваясь в безветренном воздухе.