Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи [litres]

Конечно, еще в начале карьеры он утратил наивность, как бы проникнув взглядом под безмятежно светлую поверхность пруда. Его знакомство с министерством иностранных дел и теневой стороной сбора информации, мрачные драмы, в которые вовлек Эшера проклятый департамент, заставили его сделать это. Однако под одной тайной жизнью, оказывается, скрывалась еще и другая. Как если бы, зная о рыбах, движущихся под поверхностью пруда, он обнаружил вдруг чудовищ, обитающих в илистой мути у самого дна.

Эшер проспал до вечера в маленькой комнатке, располагавшейся под высокой черепичной крышей отеля, затем в задумчивом расположении духа умылся, оделся и сел за письмо Лидии – о том, что добрался благополучно. Письмо было адресовано одному из его студентов, согласившемуся передавать почту для мисс Мерридью. Послание, таким образом, придет с суточным запозданием, но он рассудил, что лучше потерять день, чем позволить вампирам выследить Лидию. После легкого ужина в кафе он исследовал площадь Невинных Младенцев, находившуюся возле огромных рынков в центре города, где когда-то располагались лишь церковь да прилегающее к ней кладбище.

Теперь там была площадь с фонтаном в стиле Возрождения, ограниченная серой тушей крытого рынка с одной стороны и коричневыми меблирашками – с остальных трех. Исидро говорил, что вампир церкви Невинных Младенцев спал в усыпальнице – точно так же, как Райс Менестрель спал в усыпальнице старой церкви Сент-Джайлза возле реки в то время, когда город еще не разросся до такой степени, чтобы обитатели его перестали замечать друг друга и уж тем более незнакомцев с бледными лицами, движущихся в ночной толпе…

И вот, стоя теперь рядом с Исидро и напряженно вслушиваясь в приближающиеся, почти неслышные шаги за дверью, Эшер размышлял, не сохранилась ли эта усыпальница под землей подобно подвалу под домом Кальвара в Ламбете – забытая всеми, кроме тех, кому нужно надежное укрытие от солнечного света.

Вампиры могли это знать. Это и многое другое. Осмотрев площадь Невинных Младенцев, он направился затем по рю Сен-Дени к серой глади реки, мерцающей между сизыми домами по обоим берегам. Для этих берегов весь этот ошеломительно чистый город с его незапятнанными улицами и осенней ржавой листвой каштанов был всего лишь тонкой корочкой на темной трясине прошлого.

Эшер постоял на набережной Сены, разглядывая серую путаницу мостов вверх и вниз по течению, готический лес шпилей, толпящихся на острове Сите, и квадратные дремлющие башни собора Нотр-Дам. А под ними на мостовой виднелись массивные чугунные решетки, перекрывающие путь в подземный лабиринт парижской канализации.

– Сточные трубы? – Элиза де Монтадор сморщила длинный нос в гримаске отвращения; ее бриллианты мигнули в сиянии газовых рожков. – Какой вампир в здравом уме станет посещать сточные трубы?! Брр!

Она притворно содрогнулась. Все ее жесты (отметил про себя Эшер) были театральны – явная имитация человеческих манер, словно ей пришлось учить их заново. Уж лучше откровенная невозмутимость дона Симона. Он, кстати, стоял за спинкой ее дивана, положив на резное дерево руки в серых перчатках, более неподвижный, чем когда-либо (окаменелый за несколько столетий, как сказала бы Лидия).

– Вы когда-нибудь там охотились?

Хотя никто из прочих вампиров в этом длинном, с золочеными обоями салоне к ним не приближался, Эшер слышал за спиной их тихие быстрые голоса, похожие на шелест ветра. Они со сверхъестественной быстротой играли в карты и сплетничали. Сидя в кресле времен Людовика XVI как раз напротив Элизы, Эшер чувствовал, что они поглядывают на него и прислушиваются, как могут прислушиваться одни лишь вампиры. Было в них что-то от насмешливо-гибких акул, кружащих у поверхности в полной уверенности, что берега пловец просто не успеет достичь. В углу салона высокая девушка, чьи смуглые плечи поблескивали, как бронза, над бледно-розовым платьем, играла на фортепьяно. Чайковский, но в какой-то странной синкопированной чувственной манере.

– Чтобы заработать ревматизм? – ненатурально рассмеялась Элиза и принялась обмахиваться веером из лебединых перьев.

– И ради чего наконец?

Один из грациозных молодых людей, составляющих ее свиту, небрежно оперся на край дивана. У него были каштановые волосы, светло-голубые глаза и смазливые черты лица. Такое впечатление, что Элиза творила птенцов, исходя исключительно из смазливости исходного материала. Подобно остальным ее птенцам, одет он был по последнему слову моды. Его черный вечерний костюм эффектно оттенял белизну рубашки и бледность лица.

– Ради какого-нибудь мусорщика, которого можно убить, даже не вступая в разговор и не подкрадываясь? Что же в этом приятного? – улыбнулся он Эшеру, блеснув клыками.

Элиза пожала алебастровыми плечами.

– Во всяком случае, их инспекторы весьма тщательно считают мусорщиков, когда те уходят вниз и когда выходят наверх. Все они канальи, как говорит Серж, и охотиться на них и впрямь не очень приятно, – сказала она с улыбкой. Зеленые глаза вампирши алчно мерцали, как у сладкоежки, почуявшей заветное лакомство. – Там внизу восемьсот миль сточных труб! Он бы высох, как чернослив, этот Великий, Ужасный, Древний Вампир Парижа, которого никто никогда не видел…

– Как насчет катакомб? – спросил дон Симон, не обращая внимания на насмешливый тон.

Странное молчание возникло в комнате. Фортепьяно смолкло.

– Конечно, все мы там побывали, – сказала смуглая девушка и встала из-за инструмента.

Она направилась к ним с ленивой нарочитой медлительностью, что выглядело не менее опасно, чем обычная стремительная грация вампиров. Инстинктивно Эшер сосредоточил внимание на ней, чувствуя, что в любой момент девушка может пропасть из виду. Все здесь говорили по-французски (причем речь Исидро, как он и предупреждал, не только была старомодной, но и отличалась какой-то странной детской напевностью), однако фразу девушка произнесла на английском, да еще и с явным американским акцентом. Несмотря на подчеркнутую неторопливость движений, она оказалась за креслом Эшера гораздо быстрее, чем он мог предположить. Ее маленькие руки праздно скользнули по его плечам, как бы оценивая его сложение сквозь толстую шерсть пальто.

– Там тоже считают и рабочих, и туристов. Элиза, ты ведь пряталась там во время осады? – продолжила смуглая девушка.

Была в ее голосе некая тайная колкость, и зеленые глаза Элизы вспыхнули при упоминании о бегстве от мятежных коммунаров.

– Кто бы не прятался в те времена! – помедлив, сказала она. – Я пережидала там террор вместе с Генриеттой дю Кен. Как тебе известно, вместо склепов там уже были каменоломни. Наверняка Генриетте казалось, что в катакомбах может скрываться кто-нибудь еще. Но сама я там ничего особенного не видела и не слышала. – Произнесено это было с некоторым вызовом.