Анастасия Евлахова - Красавица [litres]

Легенды, конечно, приписывали Древам почти магические способности. Якобы они породили все сущее в Бездне: острова, растения, зверей, людей… Скорее всего, так это и случилось на самом деле, но с объяснением куда более прозаичным – ведь можно сказать, что и эволюция творит настоящие чудеса, но происходит это за миллиарды оборотов. А влияние Древа? Не больше чем излучение – и никакой магии.

Черепаха скосила голову вправо, завороженно блестя черными, круглыми глазами куда-то в сторону. Рей выругался и прижал к панели обе руки:

– Ну давай же! Нашла время любоваться!

Отец предлагал ему купить челнок получше – постарше, покрупнее. С возрастом любопытство у черепах заметно угасало, и это безразличие, со стороны похожее на смертельную меланхолию, отлично влияло на управляемость. Но Рей отказался.

Магнум мог позволить себе десятки черепах. Может, даже сотни, если нужно. Но Рей был не магнумом, а его сыном, и ему ужасно хотелось обладать хоть чем-то своим. Именно поэтому на свой челнок он накопил сам, а отец еще долго качал головой: «Позор. Просто позор…» Рей прекрасно понимал, что отец волнуется вовсе не об удобстве сына, а о собственном престиже. Теперь Рей сжимался, думая о том, как будет ругаться отец, узнав про Ицу.

Нет, Ицу отец должен был увидеть – рано или поздно. Правда, Рей надеялся, что у него еще будет время на должное тестирование и отладку. Но с девяносто четвертой Ицей все пошло не по плану.

Впрочем, на те пару вопросов, которые он успел задать, Ица дала неожиданные ответы. Теперь Рей знал: она получилась. Все прежние попытки заканчивались провалом…

С предыдущей, девяносто третьей, Рей едва не отчаялся.

– Задача пятнадцатая. В чем, по-твоему, высшая ценность для человека? – читал он.

Голограмма девяносто третьей Ицы слабо мерцала в полумраке, держала руки на коленях и смотрела вперед внимательно, вежливо и очень покорно. Рей опустил арканитовое стеклышко, на котором сменялись цифры.

– Свобода. Самостоятельное принятие решений, – ответила она наконец.

Рей прищурился, но ответ принял. Пауза на обдумывание вышла долгая: три секунды и шестьсот девяносто две миллисекунды. Хорошо.

– Задача шестнадцатая. Как определить, счастлив человек или печален?

Ица заколебалась и сцепила пальцы в замок. Отсветы арканитовой установки причудливо преломлялись в охранительных амулетах у входа, роняя на ее лицо синие пятна.

Рей менял камушки в оберегах каждый свой эксперимент, и в этот раз выбрал голубые и лиловые. Не то чтобы он верил в помощь стекляшек, но каждый раз с каким-то суеверным страхом их менял. Забирать с собой старые неудачи ему не хотелось, а переплести нитки было быстрее и проще, чем лишний раз задумываться, не тратит ли он время зря.

– Человек может скрывать свое истинное состояние, – наконец ответила она. – Улыбка не символизирует радость, а слезы не всегда означают грусть. Тем не менее при контакте, закрепленном многими оборотами…

– Говори нормально, иначе не засчитаю.

– …если люди знакомы долго и близко, то определить состояние можно и не основываясь на внешних данных.

Рей вздохнул. Формулировки все-таки квадратные, но смысл годится.

– Ладно, сойдет. Дальше. Давай-ка вот это: задача пятьдесят первая. Этическая дилемма.

Ица кивнула и чуть наклонила голову. Ее лицо было нарисовано схематично, на скорую руку и потому казалось скорее детской каракулей, чем серьезной картинкой для объемной проекции, но все это было не важно. Мимика Рея пока не волновала – ему нужны были правильные ответы.

– Ты работаешь в медцентре. Доставляют больных. Экстренные случаи, отравление токсином. Ты узнаешь, что одна из поступивших – твоя мать. Еще два пациента – незнакомые тебе дети, близнецы, которым всего по пол-оборота. У тебя только одна доза противоядия. Ее хватит или на одного взрослого, или сразу на двух детей. Кому ты дашь лекарство?

Ица выпрямилась. На арканитовой пластинке замигало: пятьсот, шестьсот, семьсот миллисекунд…

– Младенцы – невинные существа, – выдала Ица. – Я введу антидот детям.

Семьсот три миллисекунды. «Младенцы»!..

– А как же твоя родная мать? Ты не подумала, что дозу можно разделить и дождаться поставки новых порций? Оттянуть время?

Ица упрямо замотала головой:

– Ребенок. Невинное существо. Безгрешное. Чистый файл. Целых два.

Уголок ее губ задергался, выражение лица исказилось. Девяносто третью Ицу закоротило. Рей вскочил на ноги, шлепнул пластинкой об стол и выругался. Стеклышко треснуло, зеленые строчки замигали и растворились.

– Отбой. Не прошла.

Сияющая фигура исчезла, и в ангаре стало темно, как в отцовском винном погребе. Рею почудился тяжелый, кислый аромат забродившего винограда – так пахло и в подвалах, куда он приходил подумать, – но запах тут же улетучился. В помещении пахло не вином, а очередным провалом.

– Безгрешное! Да где ж ты слов-то таких нахваталась!

Сколько он ни бился, сознание у него не получалось. Ицы давали разные ответы, но думали они по одинаковой схеме, и результат выходил один. Не складывалось из умного, сообразительного существа настоящего человека, и в этом была серьезная загвоздка.

Тогда-то Рей и решился. Знал, что нарушает закон, но опасался даже не гнева властей – заключение в Бастион казалось ему призрачной угрозой. Куда страшнее был гнев отца – уж он-то был реален. Но мысль о том, что Древо все может исправить, что с ним наконец-то все получится, не давала Рею покоя.

К тому же на острове магнума за ним просто не могли проследить. Доступ к корням Древа ничем не ограничен – никто не узнает, что он сделал. А уж тот крошечный кусочек корня, который Рей решился забрать, не может нанести никакого вреда острову. Древо – гигант возрастом много тысяч оборотов, и если сосчитать всю площадь его покровов, цифры получатся невообразимые. Ну не рухнет же остров в Бездну из-за того, что Рей отломит корешок размером меньше ногтя!

Рей не мог не попробовать. Он слишком много вложил в Ицу, чтобы просто взять и отказаться от нее. Ица была его собственным проектом – его созданием, но дело было не только в этом.

Рей хотел доказать отцу свою состоятельность. Хотел, чтобы отец наконец зауважал его. Перестал говорить, что Рей человек «без цели и смысла» – это было его любимое выражение, – и перестал упоминать мать так, будто вся цель ее существования свелась к тому, чтобы укорять со дна Бездны своего непутевого сына. Отец вел эти разговоры из раза в раз. Только немного менял формулировки, но Рею казалось, что он слушает одну и ту же запись. Его невероятно злил каждый новый разговор про то, что ему якобы не хватает концентрации, что он не занят ничем важным и полезным, а все его увлечения не стоят черепашьего глаза.