Джим Батчер - Архивы Дрездена: Летний Рыцарь. Лики смерти

Заглянув в чью-то душу, вы уже никогда не забудете этого.

Как бы ни хотели забыть.

Я ощутил дрожь, головокружение и провалился в глаза медведеподобной твари. Светящиеся знаки на ее лбу превратились в серебряные руны размером с хорошее стадионное табло, сиявшее на склоне округлой скалы из темно-зеленого, с черными прожилками, мрамора. Я ожидал увидеть нечто чудовищное… впрочем, трудно давать оценку монстру по слизи на его чешуе. Однако вместо этого увидел человека среднего возраста, одетого в лохмотья. Длинные, прямые, чуть с проседью волосы падали ему на грудь. Он стоял, выгнувшись дугой от невыносимой боли, раскинув руки в стороны и широко расставив ноги. Я пригляделся к его рукам и увидел, почему он сохраняет такую неудобную позу.

Он был распят.

Спиной он прижимался к утесу прямо под светящейся надписью. Руки его были отведены назад под неестественным углом и по локоть уходили в черно-зеленый мрамор скалы. Ноги ниже колен тоже скрывались в толще камня. Он висел так, и вся тяжесть тела приходилась на ноги и плечи. Должно быть, это причиняло ему дикую боль.

Распятый человек рассмеялся мне в лицо, и глаза его блеснули безумным зеленым огнем.

— Можно подумать, это тебе поможет! — прокричал он. — Ничтожество! Ты ничтожество!

Голос его звенел от боли. Боль выгибала его тело судорогой, вспухала жилами на сведенных от усилия мускулах.

— Звезды и камни, — прошептал я. Обыкновенно у тварей вроде этого чудища душа отсутствует в принципе, так что и заглядывать некуда. А отсюда следовало, что это чудище при всей своей внешности все-таки смертное. И что оно, нет, он — человек. — Это еще, черт подери, что такое?

Человек снова закричал, на этот раз без слов, от ярости и боли. Я поднял руку и шагнул вперед, повинуясь инстинктивному порыву оказать несчастному помощь.

Я хотел было подойти ближе, но тут земля начала трястись. Поверхность скалы стала осыпаться, из трещин ударил оранжевый свет, и на меня глянула вторая пара глаз размером с туннель метро каждый. Я отступил на несколько шагов, и поверхность утеса снова выровнялась, оставив только два этих полных свирепого огня глаза.

Земля сотрясалась все сильнее, и голос — громче, чем из динамика на концерте «Металлики», — проревел:

— ПРОЧЬ!

Столько в нем было злости и ненависти, что эти слова ударили по барабанным перепонкам больнее, чем чудовищной силы звук. Голос отшвырнул меня назад от прикованного к скале мученика, и взгляды наши разомкнулись. Ментальная связь лопнула, как сухая макаронина-спагетти, и та же сила, что оттолкнула мой рассудок от его души, отшвырнула мое тело. Я взлетел в воздух и с треском врезался спиной в старый картонный ящик с пустыми бутылками. Кожаный плащ не подкачал: ни одного осколка не впилось мне в спину.

Секунду-другую я просто лежал на спине, оглушенный. Мысли роились безумным вихрем, совладать с которым у меня не было ни малейшей возможности. Я хлопал глазами, глядя на подсвеченные городскими огнями низкие облака, до тех пор, пока какой-то едва слышный голос в глубине сознания не принялся напоминать мне, что я все еще в опасности. Кое-как я поднялся на четвереньки — как раз в тот момент, когда медведеподобная тварь отшвырнула лапой мусорный контейнер и шагнула ко мне.

В голове у меня до сих пор звенело — сказывались последствия заглядывания в душу и психического натиска, оборвавшего связь. Я поднял жезл, собрал по крохам всю волю, что еще у меня осталась, и прохрипел слово, высвободившее заряд огня и пославшее его в тварь.

На сей раз чудище даже не замедлило движения. Пара оранжевых глаз вспыхнула ослепительным светом, и мой огонь, ударившись о невидимый барьер, разлетелся гроздью алых брызг. Тварь испустила скрежещущий рык и сделала еще шаг ко мне.

Я попытался встать, пошатнулся и упал у ног старого бомжа — тот стоял, опершись на свою трость, и смотрел на надвигающееся чудище, не делая попытки бежать. На этот раз я разглядел его лицо — восточное, с короткой седой бородкой, густыми седыми бровями; большие круглые очки придавали его глазам сходство с совиными.

— Бегите же, чтоб вас! — рявкнул я.

Я бы с удовольствием сам подал пример, но мой вестибулярный аппарат еще отказывался действовать нормально, и подняться с земли не получалось.

Старик даже не повернулся, чтобы бежать. Вместо этого он снял очки и сунул их мне в руку:

— Подержите, пожалуйста.

И с этими словами неторопливо шагнул, подняв трость, между мной и чудищем.

Тварь взревела, поднялась на дыбы, размахивая двумя передними парами ног, и ринулась на него. Я даже пошевелиться толком не мог, не то что помочь; все, что мне оставалось, — это только смотреть.

Старик сделал два легких танцующих шага вбок. Конец его трости метнулся вверх и с хрустом врезался твари в зубы. Из ее пасти градом полетели желтые осколки. Старик крутнулся на месте, ускользнув от зубов на какой-то дюйм, и чудище, злобно щелкая челюстями, повернулось за ним.

Старик чуть отодвинулся и, блеснув холодным металлом, выхватил из трости длинный клинок — настоящий японский меч-катану. Меч описал в воздухе сияющую дугу на уровне глаз чудища, однако оно успело пригнуться, так что клинок отсек всего лишь пару дюймов от кончика мохнатого уха.

Чудище закричало — как-то слишком громко для такой травмы, и визг этот казался почти человеческим. Оно отпрянуло, мотая головой и разбрызгивая кровь из раненого уха.

Тут до меня дошли три обстоятельства.

Первое — то, что тварь больше не обращает на меня никакого внимания. Ура-ура-ура. Голова у меня до сих пор шла кругом, и если бы тварь переключилась вдруг на меня, сомневаюсь, что смог бы что-либо с этим поделать.

Второе — то, что меч старика вовсе не отражал свет. Он излучал его сам. Покрытое водяными разводами лезвие сияло ровным серебристым пламенем, которое понемногу разгоралось все ярче.

И наконец, третье — даже на расстоянии нескольких ярдов я ощущал исходившую от меча энергию. Она гудела от ровной уверенной мощи — негромкой, но неколебимой, как сама земля.

За свою жизнь я видел только один такой меч.

Однако знал, что в мире имеется еще пара-тройка подобных.

— Эй! — крикнул маленький старик с отчетливым азиатским акцентом. — Урсиэль! Отпусти его! У тебя нет власти здесь!

Медведеподобное чудище — насколько я понял, это его звали Урсиэль — устремило взгляд четырех своих светящихся глаз на старика и отреагировало так, что дрожь пробрала меня еще сильнее. Оно заговорило. Голос у него оказался негромкий, даже мелодичный, что плоховато вязалось с медвежьей челюстью и акульими зубами.

— Широ. Посмотри на себя, глупец. Ты стар. Ты был в расцвете своих сил в нашу прошлую встречу. Теперь тебе меня не победить.