Джим Батчер - Архивы Дрездена: Летний Рыцарь. Лики смерти

— Гарри, — сказала Мёрфи, — это Уолдо Баттерс. Заместитель главного патологоанатома.

Баттерс пожал мне руку и повернулся к прозекторскому столу.

— Рад познакомиться, мистер Дрезден, — бросил он через плечо, натягивая резиновые перчатки и завязывая хирургическую маску. — Похоже, всякий раз, как вы работаете с ОСР, моя работа тоже становится заметно интереснее.

Мёрфи подтолкнула меня за локоть и шагнула за Баттерсом к столу. Я последовал за ней.

— Маски на подносе слева, — сообщил Баттерс. — Не подходите к столу ближе двух шагов и, ради бога, не заблюйте мне чистый пол.

Мы надели маски, и Баттерс отдернул простыню.

Мне довелось повидать немало трупов. Адские погремушки, я и сам произвел их некоторое количество! Я видел, что остается от сгоревших заживо, от разодранных дикими зверями, от тех, кому с помощью черной магии вырвали сердце из груди…

Ничего подобного мне до сих пор не попадалось.

Я попробовал загнать эту мысль в самый дальний уголок сознания и сосредоточиться на деталях. Вредно думать слишком много, глядя на такое. Стоит только призадуматься — и драгоценный Баттерсов пол окажется заблеванным.

На столе лежал мужчина чуть выше шести футов роста, худощавый. Грудь его больше всего напоминала двадцатифунтовый сырой гамбургер. Аккуратная сетка порезов тянулась от ключиц к животу и горизонтально — от бока до бока. Расстояние между порезами вряд ли превышало шестнадцатую часть дюйма; порезы были глубокими, и я никак не мог отделаться от ощущения, что стоит только коснуться рукой этого изрезанного тела, и оно развалится на крошечные мясные кубики. Хорошо еще, поверх всей этой жути виднелись нормальные, зашитые хирургической нитью швы от вскрытия.

Следующее, что я заметил, — это руки покойника. Точнее, отсутствие оных. Левую руку кто-то отсек дюйма на три выше запястья. Из зияющей плоти торчал почерневший, словно обугленный, кусок кости. Правую отхватили чуть ниже локтя — с тем же чудовищным результатом.

Желудок сжался, и мне пришлось крепко зажмуриться, борясь с тошнотой. «Не думай, Гарри. Смотри. Фиксируй то, что заслуживает внимания. Это уже не человек. Так, оболочка. Если тебя стошнит, его все равно уже не вернуть».

Я открыл глаза, отвел взгляд от изуродованного торса и рук и заставил себя вглядеться в черты лица покойника.

Это мне не удалось.

Голову тоже кто-то отсек.

Я тупо смотрел на обрубок шеи. Голова куда-то исчезла. Должно быть, туда же, куда и руки. Бред какой-то! Человеку положено иметь голову на плечах. И руки. Не могут же они так просто взять и исчезнуть…

Отсутствие головы неважно сказалось на моем состоянии — точнее, хреново сказалось. Где-то в глубине сознания принялся нарастать и рваться наружу негромкий пока еще голос. Я смотрел на труп, и желудок мой сжимался все сильнее. Я смотрел на место, где должна была находиться его голова, однако вслух сказал только:

— М-да. Интересно, что его убило?

— Что я могу сказать наверняка, — сообщил Баттерс, — так это что его не убило. Никак не потеря крови.

Я нахмурился и пристально посмотрел на патологоанатома:

— То есть?

Баттерс поднял одну руку трупа и ткнул пальцем в темное пятно у лопатки:

— Видите это? Отек. Если бы парень истек кровью — а одной руки для этого хватило бы, не говоря уже о шее, — не думаю, чтобы в его теле осталось достаточно жидкости для отеков. Его сердце продолжало бы качать кровь до тех пор, пока вся не кончилась бы.

— Если это не раны, — буркнул я, — то что?

— Вас интересует мое мнение? — ухмыльнулся Баттерс. — Чума.

Я моргнул и уставился на него.

— Чума, — повторил он. — Или, точнее, мор. Его потроха могли бы служить учебным пособием по инфекционным заболеваниям. Ну, я еще не все результаты анализов получил, но те, что уже готовы, все до одного дают положительный результат. Всё — от бубонной чумы до ангины. А ряд симптомов, что я у него обнаружил, не соответствует ни одной из известных мне болезней.

— Вы хотите сказать, он умер от инфекции? — тупо спросил я.

— От инфекций — во множественном числе. И еще: мне кажется, в их числе оказалась оспа.

— Я думала, оспы больше не существует, — заметила Мёрфи.

— Да нет, хватает пока. Наверняка хранится еще — скажем, в лабораториях по разработке биологического оружия. И здесь.

Мгновение я продолжал хлопать глазами.

— Выходит, мы стоим у трупа, нашпигованного всякой заразой?

— Да вы не напрягайтесь, — утешил Баттерс. — Самая дрянь в нем не передается по воздуху. К тому же я как следует продезинфицировал тело. Вы в маске, не будете до него дотрагиваться — и вам ничего не грозит.

— А оспа? — не успокаивался я.

— У вас прививка.

— Но это ведь опасно, разве нет? Держать здесь вот такое?

— Ну да, — мягко согласился Баттерс. — Но больница полна под завязку, и если я доложу об оспе, как вы представляете себе ее эвакуацию?

Мёрфи предостерегающе покосилась на меня и шагнула между мной и Баттерсом:

— Вы установили время смерти?

Баттерс пожал плечами:

— Я думаю, не больше сорока восьми часов назад. И все эти инфекции, похоже, расцвели одновременно. Я бы назвал причиной смерти либо болевой шок, либо одновременный отказ нескольких жизненно важных органов в сочетании с поражениями тканей от чрезвычайно высокой температуры. Каждый, кто выскажет предположения насчет конкретных органов, получает голубую ленточку. Легкие, почки, сердце, печень, селезенка…

— Мы примерно поняли, — перебила Мёрфи.

— Дайте договорить. Такое впечатление, будто все болезни, с которыми этот парень когда-либо имел хоть какое-то дело, собрались и сговорились о времени, чтобы навалиться разом. Да у него микробов в теле больше, чем кровяных клеток!

Я нахмурился:

— А потом, уже после его смерти, кто-то нашинковал его?

Баттерс кивнул:

— Отчасти. Хотя порезы на груди не посмертные. Кровь из них сочилась. Должно быть, перед смертью его пытали.

— Гм… — сказал я. — Зачем?

Мёрфи смотрела на труп, и в ее голубых, как лед, глазах нельзя было угадать ни одной эмоции.

— Кто бы ни изрезал его так, он забрал руки, чтобы затруднить идентификацию после смерти, — сказала она. — Это единственная логическая причина, которая приходит мне в голову.

— Мне тоже, — согласился Баттерс.

Я хмуро смотрел на стол.

— Но зачем мешать идентификации, если покойник скончался от болезни? — выразил я недоумение.

Баттерс начал осторожно опускать руку покойника, и тут я заметил кое-что:

— Постойте-ка, подержите так.

Он удивленно посмотрел на меня. Я шагнул ближе к столу, и Баттерс опять поднял руку трупа. Крошечная татуировка, не больше квадратного дюйма, которую я едва не проглядел на фоне потемневшей от отека мертвой плоти, располагалась на внутренней стороне бицепса. Она выглядела незамысловато — нанесенное полустертыми зелеными чернилами изображение символического открытого глаза, немного напоминающего эмблему Си-би-эс.