Лиза Розенбеккер - Поцелуй музы [litres]

Мистер Пэттон опустил оружие на несколько сантиметров. Он напряженно моргал, а щеки налились красным от гнева. Он стоял слева от меня, а отец справа. Мистер Пэттон снова стал в панике смотреть то на меня, то на отца, словно мы были актерами, которые не придерживались сценария, а вместо этого импровизировали. А это ему было не нужно.

Мистер Пэттон косился на меня всего лишь секунду, но я распознала момент, когда он решил осуществить свой замысел. Он вскинул пистолет вверх и плавным движением направил на меня. И нажал курок.

– Малу! – Крик Лэнсбери разорвал тишину, окружавшую меня, когда грудь поразила пуля. Это был совсем небольшой удар, который почти не причинил боли, но тем не менее он выдавил из легких весь воздух. Я застыла на месте, боясь пошевелиться.

Лэнсбери выпустил весь магазин со смертельной точностью. От мощи пуль мистер Пэттон был сбит с ног и безжизненно, с грохотом упал на паркет. Я продолжала стоять, уставившись на отца, который стоял, не моргая. Мне стало холодно, в голове витало прекрасное ничего, затишье перед бурей.

Лэнсбери подбежал ко мне. Он остановился возле меня и обнял одной рукой. Кашляя, он посмотрел на мою грудь, на место ранения… но там не было крови. Пальцы Лэнсбери мягко, но дрожа, осмотрели мое тело, он тяжело дышал. Я тоже провела рукой по груди. Но не нашла ни ранения, ни повреждения, ни крови. У меня все было в порядке. Но как такое было возможно? Он целился в меня, выстрелил, и я почувствовала, как пуля попала…

Отец начал кашлять, и я подняла голову.

Кровь сочилась из раны на его груди. Он осмотрел себя и… улыбнулся. Сердце у меня ушло в пятки. У меня обмякли ноги, но Лэнсбери подхватил меня.

– Малу? Останься со мной. – Его голос был шершавым, от чего на моих глазах выступили слезы.

– У меня все в порядке, – сказала я. – Почему у меня все в порядке? – Я снова посмотрела на отца. Лэнсбери тоже повернулся к нему. Кровь в это время капала на пол, образовывая на паркете блестящую лужу. Как у Тома. И мистера Пэттона. Но отец все еще стоял, на моих глазах истекая кровью, и не прекращал улыбаться. Я сделала к нему шаг, Лэнсбери придерживал меня. Отец сунул руку в карман брюк и достал вторую часть брелока. Теперь я увидела, что лицо на нем смотрит направо и выглядит грустным.

Том стонал. Лэнсбери посмотрел на меня, и я кивком дала ему понять, чтобы он позаботился о Томе. Он осторожно отпустил меня и сперва убедился, могла ли я самостоятельно стоять, и только потом развернулся. Сначала он добежал до мистера Пэттона и забрал его оружие, затем опустился рядом с Томом и обеими руками прижал рану. В тот же момент на меня снова нахлынули идеи муз, и я скривила лицо от боли. Отец вытянул в мою сторону руку и крепко схватил меня за плечо, тем самым удержав. Его пальцы были совсем холодными, но, когда я посмотрела в его глаза, не увидела в них ничего, кроме тепла.

Волна магии прокатилась над театром, я почувствовала покалывания на коже. Музы, попрятавшиеся по углам, выпрыгнули из своих укрытий и замерли. В следующее мгновение в театр вошла Мнемозина в сопровождении Эммы и Тии. Вздох облегчения вырвался из меня, хотя голова продолжала ужасно болеть.

– Не могу поверить, что вы снова злоупотребляли своими силами, – сказала Мнемозина гробовым голосом. – Это повлечет за собой последствия. Страшнее, чем в последний раз. – Музы закашляли, но не могли пошевелиться. Их идеи продолжали пульсировать в моей голове. Я слегка кивнула Эмме и Тии, которые с огромными от ужаса глазами разглядывали открывшуюся перед ними сцену, и тем самым дала им понять, что обо мне не нужно беспокоиться.

Обе побежали к Тому. Они опустились на корточки рядом с Лэнсбери, помогая ему остановить кровотечение. Насколько мне было видно, Том уже почти не шевелился. Мнемозина помогла подняться миссис Пэттон, которая, скрючившись, сидела у сцены и плакала.

Я посмотрела на своего молодого отца, у которого кровь лилась уже изо рта. А он все еще продолжал стоять. Его хват вокруг моего плеча стал крепче.

– Ты очень похожа на мать, – сказал он и покашлял. Он слабо улыбался.

– От тебя я унаследовала волосы и глаза, – ответила я, пока мой разум наконец не просветлел. – Нужно вызвать врача!

Отец поднял руку с моего плеча и переложил ее на щеку.

– Это не поможет, Малу. Я умру, уже слишком поздно.

– С чего ты взял?

Он показал пальцем на потолок.

– Мир распадается, он уже в курсе, что произошло. Без главных героев, неважно, хороших или плохих, он не может существовать.

Мой взгляд устремился вверх. Часть потолочных балок распалась, они падали на землю, как исписанные листы бумаги. Исчезли уже и обои на стенах, и часть сидений.

– С моим последним вздохом этот мир исчезнет, – прошептал он. – Но ничего страшного. Я наконец-то получу наказание, которое заслужил, жаль, что вместе со мной исчезнет целый мир. Но для меня главное, чтобы у тебя, у вас все было хорошо. Я рад, что мама передала тебе часть брелока.

Я разглядывала вторую часть, которую он протянул мне в руку.

– Что он означает?

– Брелоки, – он откашлял кровь, – отображают два лица Бога Януса. Он отвечает за двойственность всех вещей. Создание и уничтожение, жизнь и смерть. Брелок, который я разделил на две части, напоминает мне театральные маски, когда одна из них смеется, а другая плачет. Я заколдовал его так, чтобы все физическое зло, которое происходило бы с обладателем смеющейся части в Литерсуме, переходило на меня. Поэтому пуля, предназначенная для тебя, попала в меня. В последний раз ты порезала палец бумагой, не так ли? К сожалению, он не помог против магии муз, мне очень жаль. Это, как принято считать, злом не является.

– Заколдовал? Что? Но как… зачем?

Отец обхватил мое лицо двумя руками, каменный брелок давил на кожу, но не причинял боли.

– Тебе еще столько предстоит узнать о Литерсуме. Не избегай этого. По крайней мере, незапрещенных вещей. – Он стер с моего лица слезы. Его жесты тоже вызывали двоякое ощущение. С одной стороны, он был мне чужим, хоть и являлся отцом. Тем не менее я чувствовала прочную связь, которая укреплялась между нами навсегда.

– Мне так жаль. Это все моя вина, – сказала я и начала плакать.

– Твоей вины никогда не было, Малу. Это была моя вина. Я не понимал, что происходило. Он был прав, я всегда приглядывал за тобой, даже когда началась эта история с убийствами. Мои информаторы в твоем мире дали мне обо всем знать, когда это началось. – Он покашлял. – Я не понял, что произошло. Я никогда не думал, что он мог зайти так далеко и нарушить правила. Но когда я все осознал, было уже слишком поздно. Я потерпел неудачу по всем фронтам. Но теперь я плачу за это и все другое, и это нормально. Твоя жизнь важнее моей. Это ощущают отцы, верно? – Он грустно улыбнулся, и я больше не могла сдерживать шквал слез, которые собирались на моих глазах. Это ведь произошло не на самом деле, правда?